Владлен Карп - Ритуальное убийство на Ланжероновской, 26

С господином Маковским я знаком по более благовидным делам, как-то, по благотворительности, в благоустройстве городского хозяйства, как…

- Достаточно, господин адвокат, - грубо перебил его судья.

- Как Вам угодно, Ваша честь. – Гольдштейн всегда стремился последним сказать хотя бы слово.

- Вы, господин адвокат, получите слово в защиту подозреваемого после.

- Да. Ваша честь.

Обычно подсудимые, даже если они не чувствовали себя виновными в предъявленных обвинениях, нервничали на суде, потели, суетились, поглядывали со страхом и неуверенностью в зал, на адвоката, на присяжных заседателей, на судью. А этот, Маковский, сидел спокойно, не реагировал на возгласы из зала суда.

- Бей жидов! Кровопийцы проклятые! – доносилось из зала временами, на что судья, стуча деревянным молотком по столу, предупреждал, что выдворит всех из зала, если не прекратятся безобразия.

- Подсудимый Маковский, вы знакомы с семьёй Стрижак?

- Нет, Ваша честь.

- Вы знали в лицо детей торговки рыбой на Привозе, Анастасии Стрижак?

- Нет, Ваша честь.

- Что Вы делали утром, 12 марта?

- Мне трудно вспомнить, что было тогда, но если я не ошибаюсь, Вы имеете в виду тот день, когда мне принесли чемодан и просили доставить по указанному адресу?

- Именно так.

- Ну, если это было 12 марта, как Вы, господин судья, утверждаете, то утром проснулся как обычно в половине восьмого. После туалета и завтрака я отправился в синагогу на Ришельевской для утренней молитвы и решения вопроса о ремонте здания синагоги к Пэсаху. Потом пришел домой. Позже горничная доложила, что принесли чемодан и передали записку. Я пошел к дверям переговорить с человеком, принесшим чемодан, но его уже там не было, а чемодан стоял возле открытой двери. Я послал Акулину, нашу прислугу, за извозчиком, чтобы отвезти чемодан по указанному в записке адресу на Польской. В это время пришли двое мужчин и предложили свои услуги.

- Вы знакомы с ними? – спросил судья.

- Впервые видел.

- Какие они были с виду?

- Оба в черных шляпа, один с большой бородой.

- Это цыгане?

- Скорее, евреи.

- Вы уверены?

- Мне так показалось.

- Вы спросили их имена?

- Нет. Они назвали меня по фамилии и имени-отчеству, сказали, что готовы мне помочь.

Маковский любил море. Шум прибоя при ночных прогулках успокаивал его. Часто задерживаясь в порту на проверке погрузки или выгрузке зерна, он уходил вдоль берега до пляжей. За ним незаметно шли два-три грузчика, на всякий случай, от неожиданностей.

- Уважаемые, неужели у Вас нет никакого дела, как ходить по берегу моря в ночное время? – обратился к малознакомым двум мужчинам, идущим почти рядом с ним.

- Господин Маковский, после тяжёлого рабочего дня, нет ничего лучше, чем прогуляться возле моря.

- Ну что ж, в этом есть некоторая логика. Маковский и не подозревал, что идущие за ним мужчины – его негласная охрана. Мало ли что могло случиться с барином на этих ночных прогулках.

Ему казалось, что кроме этого моря, шума прибоя, тёмного неба, нет ничего на свете. Лёгкий ветерок с моря придавал ему бодрости, а бархатная темнота обволакивал его всего. Тёмное море, как бездна и слабые мелькающие огоньки порта вдали и высоко в небе всполохи, создавали не реальную картину бытия со всеми его превратностями, бедами и волнениями. Суета сует. Всё отходило на второй план. Волшебные всполохи в небе были не что иное, как электрические дуги от бигелей движущихся трамваев по улицам Одессы.

Многие годы, если не десятилетия, идёт спор между одесситами и не одесситами, как называть наш изумительный город, нашу красавицу Одессу. Просто – Одёсса, с ударением на мягкое «е» или «Адэса», как говорят многие урождённые одесситы. Бывает, что к хору не одесситов примыкают и одесситы, отстаивающие рафинированный русский язык. Такое в Одессе не проходит. Одесский говор, даже скажем, диалект, собрал в себе украинский мягкий певучий язык, с придыханием произносящий звук «хэ», вместо «гэ», специфический еврейский со своим постоянным вопросом на вопрос и отрицанием вместо просьбы («Ты не хочешь кушать?», «Боря, выйди с моря, чтоб тебе руки и ноги отсохли», «Иду я по Водопроводной, вижу жмурика (вместо - покойника) таскают. Иду через час, смотрю, обратно (вместо – опять) жмурика несут. А лабухи (вместо - музыканты) вместе с не то Жубертом (вместо – Шуберта), не то Жопена (вместо – Шопена) так терзали трубы, аж взмокли».

Или:

- Скажите, пожалуйста, где тут почта, я хочу послать важное письмо? - спрашивает у одессита, как видно один из приезжих, которых в Одессе, особенно в летнее время, бывало видимо - не видимо.

- Пошлите со мной, - ответил тот.

- Я не могу с Вами. Мне нужна почта.

- Пошлите со мной.

- Я же Вам русским языком повторяю, мне нужна только почта.

- Я и говорю тоже на русском – пошлите со мной.

- Это важное письмо. Я не могу посылать с кем попало. Где почта?

- Если Вы не пойдёте со мной, как же Вы узнаете, где почта?»

(Пошлите – вместо – идите. Одесский диалект).

В этот диалект внесли свой вклад греки, поляки, немцы и многочисленные корабли под флагами стран, приходящие в одесский порт с балластом булыжника, приспособленного одесситами для мостовых, выбрасывающих на берег моряков с говором портов, базаров и таверн своих стран и увозящих из Одессы зерно, лён, воск, пеньку, канаты, так мастерски делающиеся в Одессе.

Легенды не покидают южную Пальмиру. Одна из них, выдающихся за правду, случилась с Марком Бернесом, когда снимался фильм «Два бойца» и Марк Бернес должен был в нём играть одессита. Шла война. Бернес до этого никогда не был в Одессе. Фильм снимался в Алма-Ата, куда вывезли основные киностудии из Москвы, Ленинграда, Украины. Бернес безуспешно искал одесситов, чтобы почувствовать одесский говорок. Его поиски длились до тех пор, пока он не попал в один из госпиталей для тяжело раненых. Переходя их одной палаты в другую, Марк Бернес искал одесситов. И вот, в одной из них, когда он спросил, есть ли в палате одесситы, он услышал голос из угла палаты:

- А шо тебе надо, мамочка?

Именно это и «надо» было Бернесу и он просидел несколько часов у постели моряка из Одессы, впитывая одесский жаргон, его тональность, его неповторимые словесные обороты, без утрирования, без гротеска.

А выражение – Адэса, просто перешло из идиш. Вспомнить, хотя бы, модные в прошлом куплеты про местечковых дамочек, приезжающих в Одессу «на воды».