Сергей ГОРОДНИКОВ - Алмаз Чингиз-хана

Речка была той самой, берегом которой они вышли к водопаду. Однако в этом месте берегов не было, и сколько удавалось видеть её изгиб, она прорезала глубокую и довольно узкую теснину. Противоположные круче горы утёсы теснины были значительно ниже, и шедшее к западным вершинам солнце через проём, который образовался после откинутой упором его спины и сорвавшейся со штыря плиты, заглядывало прямо в зал сокровищницы. Из верхней грани проёма, как в пасти старого чудища, безобразно торчали два бронзовых зуба, — они-то прежде и удерживали каменную плиту, соединяясь внутри стены с драконьими лапами. Стоило посильнее надавить на лапы, которые служили рычагами, лапы проворачивались, выдергивали зубья из гнёзд, и плита опрокидывалась простым толчком ноги. За счет тщательной обработки и ступенчатых граней плита в стыках со стеной не пропускала свет, ничем не выдавала своего назначения. И только посвященные могли знать об этой тайне.

Посмотрев наверх и не ко времени припомнив, как они проникли в сокровищницу, Борис в общих чертах разгадал, каким образом в случае нужды предполагалось забрать сокровища. Верные слуги поднялись бы тропинкой к площадке с крестом, при определенном положении на небе послеполуденного солнца обнаружили бы иероглиф входа. Пробив камень с иероглифом, один должен был погибнуть в бурном потоке воды из озера, другие — переждать где-нибудь рядом, вероятно, на склоне горы, пока озерная поверхность опустится почти до дна и поток станет слабым. Потом живым слугам надо было пробраться в чащу озера и сводчатым ходом проникнуть внутрь горы. Затем достигнуть сокровищницы, чтобы, распахнув проём, быстро снять с цепей и подтащить к нему заполненные драгоценностями сундуки, не опасаясь, что вероятные преследователи доберутся до них тем же путём. Наполняясь речушкой, озера вновь поглотили бы и скрыли единственный вход в гору, и уже навсегда. А ночью, на спущенных с верха кручи веревках сундуки один за другим подняли бы туда и унесли.

И все же картина беспокоила незавершенностью. Чего-то недоставало. Подтягиваясь по цепи к краю проёма, он понял, чего именно. Недоставало способа наказания самозванцев грабителей или врагов, если бы они каким-то образом всё же узнали о способах преодолеть хитроумные препятствия на пути к кладу хана и чудом проникли в сокровищницу!

Бату ждал его в трех шагах от края проёма. Ноги монгола были широко расставлены, сабля застыла в руках, так что острый клинок придерживался левой ладонью. Холодная пустота в узких глазах давала ясно понять, какой ему предлагался выбор. Либо самому отпустить цепь и полететь вниз, либо погибнуть от удара сабли. Бату не намерен был позволить сильному противнику еще раз ступить на каменный пол зала сокровищницы, чтобы продолжить схватку.

— Приготовься умереть смертью, достойной воина, — надменно произнес он, сверху вниз глядя на Бориса.

Однако тот подтянулся на цепи, рассчитывая вовремя забраться в окно проёма и проскользнуть под бронзовую драконью лапу. Он надеялся, Бату не слышит приближения девушки, которая подкрадывалась сзади, двумя руками удерживая над головой короткий, но тяжелый для неё меч. Она слышно вздохнула, когда замахнулась, и монгол сделал движение вбок. Меч рассёк воздух рядом с ним и звонко выбил клинком искры из каменного пола. Второй раз замахнуться Бату ей не дал, хлёсткий удар ладонью по лицу отбросил девушку назад, к провисающим под тяжестью сундуков цепям.

Мгновения, потраченного им на то, чтобы уклониться от меча и ударить Настю, хватило Борису, чтобы при напряжённом усилии рук рывком перехватить цепь повыше, вскинуть ноги за край проёма на пол и оттолкнуться, перекатиться под драконью лапу, где он надеялся укрыться от первого, самого опасного выпада сабли. Но лязга сабли по бронзе лапы не последовало. Вместо этого яркое сияние нежданно вспыхнуло и заиграло в глубине зала! Развернувшийся к Насте Бату застыл от изумления; словно пораженный вспышкой молнии, он уставился на источник этого сияния. Туда же перевел взгляд Борис и… позабыл о времени и о месте, где находился.

Стоя на передних лапах, свирепый бронзовый дракон у противоположной, дальней стены почти касался головой потолочного свода пещерного зала. Прежде его, как покровом, укрывало полумраком. Но через обращённый к реке проём устремился свет опускающегося к западным предгорьям красноватого солнца, и едва Борис освободил этот проём, лапы, грудь и нижнюю часть морды дракона осветило, пронзительные лучи высветили то, что он скрывал в своей пасти. Большими передними зубами он цепко сжимал невероятно крупный алмаз, прозрачный и чистый, голубизна которого засияла в ореоле золотистого свечения. Казалось, внутри алмаза вспыхнула и загорелась ясная утренняя зарница.

Бату, как зачарованный, неуклюже стронулся с места и стал покорно, медленно приближаться к сиянию драгоценного камня. Наткнувшись на цепи, которые удерживали сундуки, он, будто на ватных ногах, обошёл их, ни на секунду не отрывая взгляда от пасти дракона, и не изменил направления движения, словно алмаз для него стал чем-то вроде маяка для плывущего во тьме корабля.

Он вытянулся рукой к драконьей пасти, и накрытое его ладонью золотистое свечение неожиданно для Бориса и Насти погасло. В зале, казалось, наступили сумерки, и Борис стал приходить в себя, тряхнул головой, таким образом рассчитывая отогнать дивные видения чар. Он удивился, что не заметил, не услышал, как Бату отходил от них и оказался в другом конце помещения… Подобно внезапной искре, в голове у него мелькнуло подозрение…

— Назад! — вдруг повелительно закричал он в спину Бату.

Тот на мгновение замер, потом, как хищная птица когтями, рванул из бронзовых зубов намертво схваченный разом всеми пальцами чудо-алмаз.

Верхние зубы дракона, соскользнув с алмаза, упали на нижние, злобно клацнули и высекли из вправленного в них кремня многочисленные искры. Почти все искры будто жадно проглоченные драконом, исчезали в его пасти. Внутри пасти едва слышно зашипело. Змеиный шип быстро нарастал, из пасти сначала потянуло, затем густо повалило белесым дымом; и вдруг, как изрыгаемое драконом, наружу с яркой вспышкой и треском вырвалось мстительное пламя. Языки огня, лизнув волосы Бату, вмиг опалили их. Он же только отступил на неполный шаг. Казалось, у него не было сил оторвать глаз от алмаза в своих ладонях, сияние которого приобрело огненно кровавый оттенок, заметалось бликами по всему помещению.

Гневным огнем вспыхнул порох в глазницах дракона, и тут же в задней части его вытянутой головы что-то угрожающе загремело. Невидимая теми, кто находился в зале, там осветилась полость, до которой добрался червячок огня. Полость была наполнена порохом; от неё в язык дракона протянулась толстая бронзовая трубка, а у конца языка из трубки выступал треугольный позолоченный наконечник серебряной короткой стрелки. Словно разящее жало, стрелка в сопровождении новой грозной вспышки огня сорвалась с языка дракона, мелькнула в воздухе и вонзилась между глаз Бату. Он зашатался от её толчка, но не почувствовал боли и страха от огненного дыхания смерти. Чёрные, как уголь, глаза его продолжали неотрывно всматриваться в алмаз, на который капнула тёплая кровь, и, казалось, что отражение сияния в них просто стало от него скоро удаляться, расплываться, маня далеко-далеко и навсегда, примиряя и с прошлым и с будущим.