Эллис Питерс - Прокаженный из приюта Святого Жиля

Ивета с силой сжала свои пальцы, зажатые в руке Йоселина. В голове ее не укладывались два их последних свидания, когда Симон казался ей единственным другом, предлагал ей свою помощь и клялся в верности Йоселину. Первое свидание сопровождалось улыбками и кивками леди Агнес, радовавшейся, что дело вновь налаживается. А второе… все было совсем иначе: Симон сам признался, что впал в немилость, и объяснил, почему это произошло. Что же такое могло случиться между ним и ее дядей, из-за чего все переменилось?

— Так оно и было! — с ненавистью в голосе воскликнула леди Агнес. — Сэр Годфри считал тебя честным человеком. Но дело в том, что на горле покойного Юона де Домвиля осталась черная вмятина и порез! Об этом рассказал монах, и мой муж слышал его слова, так же как и ты. Вмятину и порез оставило кольцо, которое убийца носил на правой руке. А кто после этого видел тебя без перчаток? Ты их никогда не снимаешь! Но на похоронах барона тебе, злодей, все-таки пришлось их снять, чтобы взять кропило. И ты передал его как раз моему мужу! И он увидел — нет, не кольцо, которое ты снял, едва услышав слова монаха, — он увидел белый ободок на пальце, оставшийся от кольца, и вмятинку от камня. И тогда он вспомнил, что именно ты и носил такое кольцо. И он был настолько глуп, что сказал тебе об этом, когда ты явился к нам. И он порвал все отношения с человеком, которого имел все основания считать убийцей.

Ивета, поневоле повзрослевшая за эти полчаса, подумала, что, наверное, так оно и было. Вот, значит, в чем крылась причина перемены к Симону! Вовсе не потому, что дядя не хотел иметь дело с убийцей, на которого пока не упало и тени подозрения. Скорее потому, что, покуда существовала сама возможность разоблачения, дядя не хотел рисковать своим именем. А дай ему твердые гарантии безопасности, и ничто не остановило бы его. За Йоселином все еще шла охота, его все еще могли схватить — схватить и повесить… А она сама пребывала бы в убеждении, что на белом свете у нее остался один-единственный друг — Симон Агилон!

А ведь он уверял ее, что впал в немилость, так как защищал Йоселина! И со временем, пережив горе, она могла бы отдать ему свое сердце! Содрогнувшись от ужаса, Ивета крепко прижалась к Йоселину.

— Я же требовала, умоляла его не иметь дела с таким человеком! — причитала леди Агнес — И ты, Агилон, отлично понимал, что его долг не молчать о своих подозрениях, даже не имея прямых доказательств! И ты сделал все, чтобы он никогда не заговорил! Но ты забыл обо мне!

— Женщина, ты сошла с ума! — крикнул Симон, надрывая голос и размахивая руками перед лицом леди Агнес. — Как я мог устроить ловушку для своего дяди, если я понятия не имел, куда он поехал и уж тем более — какой дорогой будет возвращаться? Откуда мне было знать, что в этих местах он держит свою возлюбленную?

Все это время Кадфаэль стоял молча, но теперь заговорил:

— Есть один человек, который точно скажет, что ты, Симон Агилон, прекрасно знал это, знал, как никто другой. Авис из Торнбери утверждает, а я полагаю, что найдется и пара других свидетелей, которые подтвердят истинность ее слов, ибо она ничем не рискует и молчать ей незачем, — так вот она утверждает, что не кто иной, как ты, был доверенным человеком барона и по его приказу сопровождал ее при переездах с места на место. И именно ты привез ее в охотничий домик, так что дорогу туда ты знаешь. Кроме того, у Юона де Домвиля в его любовных делах был лишь один доверенный человек. И в последние три года этим человеком был ты.

Леди Агнес испустила длинный вопль, в котором слились горе и радость. Она торжествующе указала на Симона перстом:

— Снимите с него перчатки! Сами увидите! Кольцо наверняка сейчас при нем, иначе кто-нибудь мог найти его и все бы раскрылось. Обыщите его, оно с ним! Зачем ему прятать кольцо, если бы оно не оставляло следов на шее мертвеца?

Люди шерифа без слов прочитали жесты своего командира и плотным кольцом окружили двух врагов. Внимание Симона было слишком сильно поглощено угрозой, исходившей от стоявшего перед ним противника, чтобы он заметил угрозу, надвинувшуюся сзади.

— Я не желаю более оставаться здесь и выслушивать эту черную клевету! — гневно крикнул он и нетерпеливо развернулся, намереваясь уйти.

Лишь теперь он увидел стоявших плечом к плечу вооруженных людей шерифа, которые преградили ему дорогу к воротам, и остановился, как затравленный олень. Он дико озирался, еще не веря, что удача отвернулась от него.

Шериф неторопливо подошел ближе и сказал:

— Сними перчатки!

Не больно-то приятно смотреть, как человеческое существо теряет самообладание и пытается спастись бегством, как оно бьется, словно дикая кошка, в окружении врагов, как пытается вырваться, когда его уже схватили и связали. Из уважения к аббату люди шерифа дали Симону выбежать за ворота на дорогу, ведущую в Форгейт, и взяли беглеца уже за стенами обители. С его уже связанных рук сняли перчатки и, когда руки обнажились, на среднем пальце правой руки обнаружили бледную полоску, белевшую, словно снег на свежевспаханном поле, а также отчетливо видимую вмятинку от камня. Когда Симона обыскивали, он вырывался и сыпал проклятиями, угрюмо прижав подбородок к груди, так что людям шерифа пришлось силою поднять ему голову и снять с шеи находившийся под рубашкой шнурок, на котором и висело кольцо.

Когда четверо людей шерифа увели Симона в замок, в темницу, на большом монастырском дворе наступила страшная, мертвая тишина. Потрясенный до глубины души Йоселин сжимал в объятиях Ивету и дрожал всем телом, ощущая невыразимое облегчение и не до конца еще осознавая случившееся. Леди Агнес стояла прямо, пристально глядя вслед уводимому врагу, покуда тот не скрылся из виду, затем как-то обмякла, обхватила голову руками и скупо заплакала в своей одинокой печали. Кто бы мог подумать, что она так любила своего не больно-то симпатичного мужа?

Женщины-мегеры более не существовало. Леди Агнес опустила руки и медленно, словно во сне, пошла через взволнованную толпу, которая тут же расступилась перед ней. Взойдя на крыльцо странноприимного дома, старая леди еще раз окинула толпу взглядом, не задержав взора даже на Ивете, словно той не существовало вовсе, и исчезла за дверью.

— Потом она все расскажет по порядку, — заметил аббат Радульфус мрачно и спокойно. — Ее показания очень важны. А муж ее мертв, и перед нами ли ему теперь отвечать?

— Во всяком случае не перед моим трибуналом, — сухо сказал Жильбер Прескот и повернулся к своим людям, которые еще оставались в обители. — Прежде чем мы отправимся в лес за телом покойного Пикара, скажи-ка мне, сержант, как вышло, что ты следил именно за кустами у Меола, когда все мы прочесывали лес? По крайней мере, до моих ушей не доходило ничего, что могло бы навести нас на такую мысль.