Эллис Питерс - Роковой Обет

– Оливье! - не веря своим глазам, воскликнул Кадфаэль. - А я-то думал, что ты поехал по дороге на Освестри. Как ты сюда попал?

– Милостью Божией, с помощью одного мальчонки-пастуха, ну и, конечно, благодаря твоему зычному реву, - отвечал теплый, веселый и такой знакомый голос. Оглянись-ка лучше по сторонам. Видишь - поле битвы осталось за тобой.

Симон Поер, Уолтер Бэгот и Джон Шур удрали в чащу, однако не было сомнений в том, что стражники Хью, благо он привел их с собой добрую дюжину, скоро переловят беглецов. Всей шайке придется держать ответ за куда более тяжкие прегрешения, нежели надувательство при игре в кости.

Кадфаэль поднялся на ноги и только сейчас заметил, что рукав его рясы распорот ударом кинжала.

Мэтью, по-прежнему прижимавшийся спиной к стволу, повел широкими плечами, будто сбрасывая оцепенение, и сделал шаг вперед. Обстановка переменилась столь внезапно, что он, похоже, не вполне осознал, что случилось. А у ног Мэтью, скорчившись и уткнув лицо в ладони, лежал Сиаран.

– Вставай, - бросил ему Мэтью. Сам он отошел от дерева, но все так же сжимал в руке обнаженный клинок. Рука, державшая кинжал, была окровавлена, костяшки пальцев ободраны, но и стальное острие обагряла кровь. - Давай поднимайся. Я знаю, что ты не ранен.

Сиаран медленно привстал на колени и поднял перепачканное, пепельно-серое лицо, на котором читалось потрясение и запредельный ужас. Глаза Сиарана и Мэтью встретились, и в этом столкновении взглядов было нечто такое, что Берингар вздрогнул и уже порывался вмешаться, что-то сделать или сказать, чтобы разрядить обстановку, но Кадфаэль удержал его за руку. Хью искоса взглянул на монаха, и, полагая, что коли тот предостерегает, у него есть на то веские основания, не двинулся с места.

На полотняной рубахе Сиарана расплывалось кровавое пятно. Он медленно поднял словно налитые свинцом руки и, рванув ворот, обнажил шею и грудь. С левой стороны шеи был отчетливо виден глубокий и очень тонкий, будто сделанный бритвой, кровоточащий порез. Ухватив первое, что подвернулось под руку, грабитель сорвал тот самый заветный крест, с которым Сиаран никогда не расставался. Теперь он лишился всякой надежды и, похоже, смирился с неизбежностью. Кровавый след на шее казался знамением, предвещавшим его ужасную участь.

– Я в твоих руках, - произнес он лишенным всякого выражения голосом. - Видать, от судьбы не уйдешь. Я потерял крест, а вместе с ним и жизнь. Убей меня. Мэтью стоял и молча смотрел на оставленный шнуром глубокий порез. В воздухе повисло напряженное, тягостное молчание. Оно затянулось, но молодой человек никак не мог принять решение. Сомнения и колебания были видны на его лице, освещенном пляшущим огнем факела.

– Он сказал правду, - спокойным и рассудительным тоном промолвил Кадфаэль, - условия нарушены, крест утерян, а стало быть, его жизнь принадлежит тебе. Бери ее.

По виду Мэтью трудно было сказать, услышал ли он слова монаха, - разве что губы его сжались, словно от боли. Он не отрывал глаз от униженно стоявшего на коленях, раздавленного и сломленного Сиарана.

– Ты следовал за ним повсюду, никогда не преступая закона и терпеливо дожидаясь своего часа, - настойчиво продолжал Кадфаэль. - Этот час настал. Сделай то, к чему ты так долго стремился.

Брат Кадфаэль был уверен, что его слова могут возыметь разве что обратный эффект. Он не сомневался в том, что сейчас, когда закон и обычай позволяют Мэтью расправиться с его врагом, молодой человек не сможет нанести роковой удар. Столь долго вынашиваемая жажда мщения сменилась отвращением и щемящей тоской. Монах понимал, что Мэтью по натуре своей не способен убить того, кто не только не сопротивляется, но даже не молит о пощаде. Разве ему нужна смерть этого ничтожества?

– Все кончено, Люк, - негромко сказал Кадфаэль. - Делай то, что ты считаешь нужным. Если Мэтью и понял, что монах назвал его настоящее имя, то не подал виду. Сейчас это не имело значения. Да и что могло казаться ему важным ныне, когда он расстался с мечтой о мести. Молодой человек разжал окровавленные пальцы, и клинок, выскользнув из его руки, упал на траву. Повернувшись, он, не разбирая дороги, зашагал прочь и исчез в темноте за окружавшей прогалину зеленой стеной.

Оливье, взиравший на эту сцену затаив дыхание, встрепенулся, глубоко вздохнул и, схватив Кадфаэля за руку, спросил:

– Так что, тебе удалось дознаться, кто он такой? Этот юноша и вправду Люк Меверель?

Не дожидаясь ответа, в котором он и не сомневался, Оливье сорвался с места и бросился было в кусты за Люком, но его задержал Хью.

– Погоди малость. У тебя и здесь может найтись дело. Если Кадфаэль прав - а он наверняка не ошибается, - здесь находится убийца твоего друга. Если хочешь, ты можешь рассчитаться с ним.

– Так оно и есть, - подтвердил монах. - Да ты сам его спроси, нынче он отпираться не станет.

Сиаран, жалкий, растерянный и понурый, по-прежнему стоял на коленях в траве и покорно ждал, когда кто-нибудь решит, оставлять ли его в живых, и если оставлять, то на каких условиях.

Оливье бросил на него задумчивый взгляд, а потом покачал головой и потянулся к узде своего коня.

– Кто я таков, - сказал он, - чтобы судить этого человека? Уж если Люк Меверель отказался покарать его, пусть он идет своей дорогой. Грех его останется на его совести. Ну а у меня другая задача.

Он вскочил в седло и, направив коня на завесу кустов, пропал из виду.

Монах, к которому наконец вернулась способность воспринимать окружающее, увидел, что, кроме него и Берингара, на поляне есть и другие. Трое стражников сидели верхом на конях с факелами в руках, и к стремени одного из них был крепко прикручен ремнями за запястья Симон Поер. Самозванного купца изловили ярдах в пятидесяти от прогалины, и вид у него был весьма угрюмый. Откуда-то из лесу донесся шум - еще один беглец был настигнут и схвачен. Третьего пока не поймали, но и ему недолго оставалось гулять на воле. Главное было сделано, и теперь по лесным тропам можно будет гулять без опаски.

– Ну а с этим что? - спросил Хью, бросив презрительный взгляд на коленопреклоненного Сиарана.

– Раз уж Люк отказался от мщения, - ответил Кадфаэль, - думаю, и нам не пристало вмешиваться в это дело. К тому же можно сказать кое-что и в пользу этого бедолаги: он не пытался смягчить свою епитимью, даже когда рядом с ним никого не было и никто не мог его уличить. Конечно, не Бог весть какая заслуга ходить босым и с крестом на шее, коли от этого зависит твоя жизнь, но все же… А главное, Люк пощадил его. Так имеем ли мы право карать?

Сиаран поднял голову и нерешительно переводил взгляд с одного лица на другое. Кажется, он начинал понимать, что ему сохранят жизнь, хотя боялся поверить в такую удачу. Слезы ручьем лились по его щекам, на шее выделялся темный, кровоточащий порез.