Эллис Питерс - Смерть на земле горшечника

У леди Донаты вырвался вздох облегчения, она откинула голову на подушки — видимо, освободившись от главного груза, который принесла с собой.

— Вы выиграли пари, — тихо и печально сказал аббат.

— Нет, — ответила леди Доната, — я его проиграла, — и добавила откровенно: — имеется одно маленькое обстоятельство, о котором я забыла сказать: при расставании мы по-сестрински расцеловались.

Она еще не закончила рассказ — только собиралась с силами. Молчание длилось несколько минут. Хью поднялся с места и из фляги, стоявшей на столе у аббата, налил бокал вина, подошел к леди Донате и опустился подле нее на скамью.

— Вы очень утомились, — сказал он, — не хотите ли немного подкрепиться? Вы сделали все, для чего приехали сюда. То, о чем вы поведали, — есть все что угодно, только не убийство.

Она посмотрела на него с той милостивой снисходительностью, с какой теперь смотрела на всех молодых людей, как будто жила на свете не сорок пять, а верную сотню лет и видела, как трагедии приходят и уходят, погружаясь в забвение.

— Благодарю вас, — сказала она, — но будет лучше, если я объясню все до конца. Обо мне не беспокойтесь. Позвольте мне досказать, а уж потом я отдохну.

Но из любезности она протянула руку к бокалу, а Хью, увидев, как дрожат даже от такой ничтожной ноши ее пальцы, поддержал ее руку, пока она пила. Красное вино на несколько секунд окрасило ее посеревшие губы, придав им кровавый оттенок.

— Так позвольте мне закончить! Когда Юдо вернулся домой, я рассказала ему обо всем, что мы сделали, и о том, что роковой жребий меня миновал. Я не была намерена что-либо скрывать, хотела честно перед всеми сознаться, но он бы этого не вынес. Он потерял ее, но не желал вдобавок терять меня или свою честь и честь своих сыновей. Той ночью он ушел один — хоронить ее. Теперь я понимаю, что Сулиен, сам глубоко страдающий, последовал за отцом и присутствовал при погребении. Но мой супруг так никогда и не узнал об этом — ни словом, ни жестом, ни взглядом Сулиен себя не выдал. Юдо рассказал, как нашел ее, лежащую на постели — она словно спала. Наверно, когда у нее начали неметь ноги, она сама легла в постель, где смерть ее и настигла. Для меня не было секретом, что он взял мелкие вещицы, которые помогли бы опознать ее, и спрятал их. Между нами не было больше тайн, не было и ненависти, только — общее горе. Для чего он взял ее вещи — ради моего спасения, рассматривая содеянное мной как страшное преступление и опасаясь, что в будущем вина падет на меня, или же он сам хотел иметь их — единственное, что от нее осталось, — этого я никогда не узнаю. Но это прошло, как проходит все на свете. Когда она исчезла, никто даже не подумал как-нибудь косо, с подозрением посмотреть на нас. Не знаю, откуда люди взяли, что она сама ушла из этих мест, ушла не одна, а с любовником. Эта сплетня пошла гулять по округе, и ей верили. Первый, кто покинул родной дом, был Сулиен. Мой старший сын никогда не общался ни с Руалдом, ни с Дженерис — разве что они обменивались несколькими словами, встречаясь на поле либо у переправы. Мой старший сын с головой ушел в хозяйственные заботы, размышлял о женитьбе. Он не замечал горя, пришедшего в наш дом. А Сулиен — дело другое. Я видела, что ему нелегко, еще до того, как он объявил, что намерен уйти в монастырь в Рэмзи. Теперь-то я понимаю: у него были более серьезные причины страдать, чем мне раньше казалось. Решение Сулиена было тяжелым ударом для моего супруга. И наступило такое время, когда он не мог пройти мимо Земли Горшечника или бросить взгляд на место, где она жила и умерла. Чтобы освободиться от этой земли, он подарил ее монастырю в Хомонде и, когда с этим было покончено, уехал в Оксфорд, чтобы присоединиться к войску короля Стефана. Какая участь была ему уготована — вы знаете. Я не прошу о привилегии, которую дает откровенное признание, — подчеркнула она, — потому что не желаю больше таиться от тех, кому должно судить меня, будь то суд мирской или же церковный. Я перед вами. Поступайте так, как сочтете нужным. Я не обманывала ее при ее жизни, это было честное пари. Не обманываю ее и теперь, когда она уже мертва. Я выполняю обещанное: не прибегаю ни к каким лекарствам, сколь тяжелым ни было бы мое состояние. Каждый день оставшейся мне жизни, до самого конца, я буду платить за содеянное. Несмотря на мой внешний вид, я очень сильная. И конец, возможно, еще далек.

Она замолчала и откинулась на подушки. На ее лице было написано удовлетворение. Издали, из трапезной, послышались удары колокола, возвещавшие, что наступил полдень.

Мирская власть в лице шерифа и церковная власть в лице аббата обменялись долгим взглядом и без слов поняли друг друга. Кадфаэль не знал, кто из них заговорит первый. В самом деле, кому из представителей обеих властей принадлежит право первенства в столь необычном деле? Раскрывать преступления входило в обязанности Хью Берингара, а о степени греховности судил аббат. Однако как было поступить по справедливости в этом случае, никто из них точно не знал. Дженерис мертва, Юдо-старший мертв — кому польза от дальнейших расследований? Леди Доната, сказав, что мертвые должны отвечать за свои грехи, тем самым причислила и себя к мертвым. И если смерть до сей поры приближалась к ней бесконечно медленно, то теперь она не заставит себя ждать.

После долгого молчания Хью заговорил первый:

— Услышанное нами не содержит ничего, что относилось бы к сфере моих обязанностей. Все, что было сделано — правым или неправым путем, — то сделано. Но это не убийство! Если рассматривать случившееся как оскорбление — то есть предание тела земле без подобающих церковных обрядов, то не забудьте, что совершивший это сам уже мертв. Какой прок, если королевский суд вынесет свой приговор или я издам соответствующий приказ о предании огласке того, что имело место, чтобы обесчестить мертвого? Сударыня, никто не желает усугублять ваше горе или причинять неприятности вашему наследнику Юдо, который ни в чем не виноват. Я заявляю: дело это закрыто, оно не разрешено, но пусть в таком виде и остается, к вящему моему посрамлению. Я не столь уж непогрешим, что не могу ошибаться, как любой смертный, в чем и сознаюсь. Но существуют требования, которые должны быть выполнены. Я считаю, нам необходимо объявить, что мертвая женщина — Дженерис, хотя от чего наступила смерть — не известно. Покойная имеет право на имя, на то, чтобы покоиться не в безымянной могиле. Руалд вправе узнать, что она мертва, и положенным образом ее оплакать. Со временем эта история канет в прошлое, о ней позабудут. А с вами останется Сулиен.

— И Пернель, — сказала леди Доната.

— И Пернель. Она уже знает половину. Как вы думаете поступить в отношении их?