Дж. Джонс - Реквием в Вене

Понятной была бы словесная дуэль, фейерверк остроумия перед судьей, которого было нетрудно позабавить; это входило в его профессию. Но не дуэль со смертельным исходом; не это какое-то уютное ощущение тепла спины его противника перед тем, как они начали отмерять обязательные пятнадцать шагов. Не холод от ощущения металла пистолета в своей руке. Не такая эксцентричность Карла Вертена, блестящего адвоката, специалиста по завещаниям и доверительному управлению собственностью!

Но он прошел через это, и довольно успешно, одним холодным осенним утром размозжив череп своего противника подобно расколотой тыкве, запятнав зеленую лужайку Пратера [3] Пратер — открытый в 1766 году, до сих пор являющийся одним из самых больших и популярных парков Вены. его алой кровью и серо-розовым веществом. Это была борьба не на жизнь, а на смерть, чтобы отделаться самому и освободить своих друзей и любимую жену Берту от человека, который хотел в один прекрасный день просто убить их всех.

Вертен выбросил из мыслей воспоминание об этом жестоком убийстве, заняв место как можно ближе к свежевырытой могиле в секции 32А, участок номер 27, как раз между местами последнего упокоения Франца Шуберта и Иоганнеса Брамса. Открытое всего четверть века назад, Центральное кладбище уже было близко к заполнению. Пятьсот акров, и вскоре этот район станет чрезвычайно дорогостоящим, размышлял Вертен. В два раза меньше Цюриха, зато в два раза веселее, как язвили венцы, намекая на скуку, царившую в этой цитадели швейцарских финансов.

Здесь, в секции 32А, нашли свое пристанище все знаменитости музыкальной истории: и те, что умерли с открытия кладбища в 1875 году, такие как Брамс и Антон Брукнер, [4] Антон Брукнер (1824–1896) — выдающийся австрийский органист и композитор. и те, которые скончались в предыдущие эпохи, — Глюк, Бетховен, Шуберт, останки этих были извлечены и перезахоронены здесь в 1880-х годах. Конечно, недоставало папаши Гайдна, погребенного в Айзенштадте, и Моцарта, но кто знает, где нашел свой последний приют прах этого бедняги.

Для Вертена в этой секции места последнего упокоения не полагалось. Нет, его кости будут гнить на участке для евреев, около входа № 1.

Приверженный служебному долгу, Вертен этим утром пребывал в своей конторе в Габсбургергассе, [5] Gasse (нем.) — переулок. когда несметные толпы скорбящих, осадившие находящуюся поблизости епископальную церковь, напомнили ему о том, что хоронят великого человека. Какова шумиха, подумалось ему. Всеобщее столпотворение. Демонстрация уважения к истинному мастеру. Он предупредил своего помощника, доктора Вилфрида Унгара, что вернется после обеда, и удалился еще до того, как педантичный молодой человек успел высказать свое суждение по этому поводу. Вилфрид был из разряда тех, кто любит выставлять напоказ свою двойную ученую степень, по праву и экономике; даже в его ближайшем окружении ему дали прозвище доктор-доктор Унгар. Однако он не давал Вертену повода для жалоб. Младший адвокат вез на себе всю фирму в течение нескольких последних месяцев затянувшегося выздоровления Вертена от дуэльной раны и его последующих размышлений о том, что ему надлежит делать со своей собственной жизнью. Лежа в своей постели выздоравливающего, он вновь ощущал себя юношей, столкнувшимся с великими проблемами карьеры и смысла жизни. Пуля, пронзившая плоть, чудесным образом сосредоточивала мысли на том, что же все-таки самое главное в жизни. Фактически копание в душе заняло немного времени: прежде чем обратиться к более доходной области завещаний и доверительной собственности, Вертен начинал свою карьеру в уголовном праве; теперь адвокат понял, что он, так или иначе, должен вернуться к своему призванию.

Толпы участников похорон только начали приближаться к кладбищу после длительного перехода. Им указывали путь газовые уличные фонари, зажженные в полдень. Деловые конторы и школы были закрыты, чтобы население могло отдать последнюю дань уважения по мере того, как погребальный катафалк с четверкой липпицанов, [6] Особая порода лошадей, выведенная для австрийского императорского двора в XVI веке в местечке Липпица близ Триеста (ныне в Италии). Порода сохранилась до нашего времени, лошади выступают в специальном представлении «Испанская школа верховой езды» при императорском дворце-музее Хофбург. сопровождаемый восемью повозками, полными цветов, и траурным кортежем, продвигался по улицам Вены, забитым людьми.

Несмотря на начало июня, погода выдалась не по сезону теплая. Черное пальто Вертена из сержа [7] Камвольная или шерстяная ткань с переплетением по диагонали. под лучами солнца набухло, как губка. На тугом накрахмаленном воротничке выступили капли пота. Адвокат мог представить себе, какие неудобства испытывали те, кто проделал весь путь пешком; даже ему приходилось несладко после приятной поездки в фиакре. [8] Род наемного конного экипажа, столь же характерный для Вены описываемой эпохи, как кеб — для Лондона. Все способные передвигаться на своих ногах — чиновник и художник, музыкант и интеллектуал, даже пара критиков — тащились вслед за экипажами.

Вид погребального шествия, приближающегося по длинным узким проходам Центрального кладбища, напомнил ему другие похороны, всего-то в прошлом сентябре, погребение императрицы Елизаветы, так злодейски умерщвленной в Женеве. [9] Императрица Австро-Венгрии Елизавета была по неизвестным причинам убита 10.09.1898 года анархистом Л. Луккени. При этом воспоминании он почувствовал острую боль в колене, ибо между смертью этой коронованной особы и его раной существовала неразрывная связь.

Вертен заставил свои мысли вернуться к событиям сегодняшнего дня. Вокруг него толкались люди, пытаясь занять выгодное положение, чтобы наблюдать за ритуалом у могилы. Престарелый, карликового роста господин, явно проделавший весь путь не пешком, устроился прямо перед Вертеном, причем его довольно-таки необычный и невероятно высокий цилиндр полностью заслонил весь обзор адвокату.

Зажатому с обеих сторон новоприбывшими скорбящими, Вертену не оставалось иного выбора, как легонько постучать старика по плечу. К нему повернулось красное лицо с носом, украшенным резко выделяющимися венозными прожилками.

— Прошу прощения. Не могли бы вы снять свою шляпу, чтобы мне было видно?

— Вздор! — отрезал старик и повернулся в направлении могилы.

Прибыл бургомистр. Вертен вытянулся, чтобы увидеть из-за черного цилиндра, как Карл Люгер, уже ставший легендой Вены как по причине своей привлекательной внешности, так и демагогических способностей, взбирается на временно сооруженную трибуну. Вертена моментально пронзило острое желание раздавить проклятый цилиндр, торчащий перед ним подобно трубе-дымоходу, ибо ему хотелось получше рассмотреть признанного краснобая, когда тот будет говорить. Он не понимал всеобщего восхищения этим бургомистром, неустанно поносившим евреев, но факт оставался фактом: Вертен, как и большинство обитателей Вены, был загипнотизирован ораторским искусством этого человека, притягательной силой и обаянием, исходившими от него. Надо отдать ему должное: заняв этот пост, Люгер сильно поубавил тон своего красноречия, перестав обвинять евреев во всех бедах, которые так и сыпались на империю. Он начал проекты по обновлению города, навел порядок на Дунайском канале, [10] В 1875 году был обустроен Дунайский канал для предотвращения частых наводнений, затапливавших центральную часть Вены. завершил строительство внутригородской железной дороги, а также затеял организацию благотворительной помощи жителям столицы.