Дж. Джонс - Реквием в Вене

Вертен тяжело дышал. Он уселся в сгущающемся тумане около ствола дерева и начал осматривать велосипед Малера.

— Это не было случайностью, — внезапно произнес он.

Малер перестал хохотать, перевернулся на живот, поправил очки и взглянул вверх, на Вертена:

— Я ехал вниз, к вам, свернув по этому повороту. Но я не смог затормозить.

— Неудивительно, — заявил Вертен, подняв порванный конец одного из тросиков тормоза. — Он был подпилен почти насквозь. Этот тросик не смог бы выдержать энергичных попыток торможения.

— Но кто?.. — начал было Малер, затем передумал завершать свой вопрос.

«Действительно, кто?» — задал себе вопрос Вертен. Теперь, после того как дом был битком набит посетителями, недостатка в подозреваемых не было.

Когда они пешком спускались по склону горы вместе со своими велосипедами, туман рассеялся так же быстро, как и опустился, и вновь появилось солнце. На одном из крутых спусков они встретили другую компанию велосипедистов, кучку хохочущих молодых мужчин и женщин.

Вертен был немало удивлен, заметив среди них не кого иного, как Альму Шиндлер. Она равным образом была удивлена, но, когда Вертен сделал было попытку окликнуть ее, она покачала головой, а затем нарочито громко рассмеялась какой-то реплике одного из сопровождающих юношей.

Да, подумал Вертен, продолжая свой путь, недостатка в подозреваемых они определенно не испытывали.

— Любой из них имел такую благоприятную возможность, — заявил Вертен. — Все велосипеды стояли в ряд около виллы.

— Но как узнать, какой надо повредить? — усомнился Гросс. — Это либо было дьявольски умно задумано, либо злоумышленнику чрезвычайно повезло.

— Малер невысокого роста. Любой, имеющий представление о велосипедах, мог определить, который предназначен для него.

Вертен вернулся в Вену ранним утренним поездом, как только стало известно, что на вилле Керри будет дежурить жандармский агент. Малер, конечно, и слышать не желал о возвращении в Вену. Летние недели для сочинения музыки оставались для него священными, даже если они таили в себе угрозу для его жизни.

Вертен, Берта и Гросс сидели вокруг обеденного стола, наслаждаясь совместной трапезой. Вертен не сводил глаз со своей жены, надевшей платье бледно-голубого оттенка, который так контрастировал с цветом ее глаз. У нее было удлиненное лицо, но не слишком, сильный подбородок, кончик носа слегка вздернут. Летом у молодой женщины на коже высыпали веснушки, и она маскировала их пудрой для лица — ее единственная дань тщеславию. Берта излучала спокойную, домашнюю красоту, теплую совокупность даров женственности, и это не подлежало выставлению напоказ всему миру.

Вертену никак не хотелось обсуждать что-то с Гроссом именно сейчас; он предпочел бы укрыться с Бертой в уединении их спальни, рассказывая, как он скучал по ней.

Он знал, что примерным мужьям не подобает совершать подобные действия в середине дня. Однако в данный момент Вертен не чувствовал себя примерным мужем.

Госпожа Блачки ниспослала благодать на их стол в виде фаршированных зеленых перцев и вареного картофеля. Начинка из прокрученного мяса была щедро сдобрена венгерской паприкой и каперсами, свято хранимыми в глубокой тайне приправами поварихи. У Берты, кажется, сегодня не было аппетита, заметил Вертен, вполуха слушая объяснения Гросса по поводу того, что он делал в его отсутствие.

— Наш господин Шрайер, глава клаки, как и ожидалось, оказался несдержанным субъектом. Я встретился с ним в невообразимо обветшавшем кафе в забытом Богом округе на окраине.

В голосе Гросса звучало нескрываемое отвращение, заставившее Вертена и Берту обменяться улыбкой.

— Да, совершенно верно, — продолжал он, привыкший к тому, что его высказывания развлекают их. — Забытый Богом — единственное выражение, которое может быть использовано для описания подобных мест. Повсюду, куда ни кинь взгляд, гнетущие ряды затрапезных обиталищ рабочих. Местами остатки прежней деревенской жизни, очаровательные здания в стиле барокко, низведенные до полного упадка низкопробными жильцами. И это называется прогрессом! Впечатление такое, что воздух в этих местах можно жевать.

— А каков же господин Шрайер? — задал наводящий вопрос Вертен.

— Ах да. Как нельзя более подходящая фамилия, Шрайер. [61] Schreier (нем.) — горлопан. Даже при разговоре у него повышенный и режущий слух голос. Из ушей растут волосы, ужас. Просто удивительно, как его допускают в Придворную оперу. Он практически признался в том, что желал бы видеть Малера трупом. Не важно, каким образом, лишь бы избавиться от его директорства в Придворной опере. Но, — и здесь Гросс сделал паузу для большего эффекта, — Шрайер не присутствовал на репетиции в день гибели фройляйн Каспар. Три постоянных посетителя кафе засвидетельствовали это вместе с самим хозяином. Я поговорил с этим человеком, господином Радецким, в частном порядке после моей беседы со Шрайером. Никаких сомнений. Он сказал, что Шрайер сидел за своим обычным столом, заказывая «дождик» за «дождиком» после того, как выпил единственную чашку кофе.

На Вертена произвело глубокое впечатление то, как быстро Гросс набрался венского жаргона, но потом он вспомнил, что в своей основополагающей книге «Уголовное расследование» доктор посвятил целый раздел воровскому арго. [62] Арго — своеобразный, условный язык обособленной социальной группы, профессии, сообщества. «Дождик» на жаргоне означал бесплатный стакан воды, который кельнер [63] Kellner, Ober (нем.) — официант. подавал посетителям кафе, позволяя им засиживаться за столом без дополнительных расходов.

— И как же господин Радецкий мог быть уверен в том, что он не спутал день? — резонно поинтересовалась Берта.

Гросс кивнул как бы в подтверждение того, что он уже подумал об этом.

— Это был день рождения его двенадцатилетней дочери, и он рассчитывал закрыть кафе в середине дня, чтобы купить ей подарок. Но Шрайер не тронулся со своего места, так что подарок так и не был куплен.

— Весьма любезно со стороны господина Радецкого, — заметил Вертен не без изрядной доли удивления, ибо он, как и все венцы, нередко сталкивался с неучтивыми кельнерами. Подобные личности воплощали собой законы, являя своей особой императоров в лилипутской империи кофейных заведений. Если вы принадлежали к числу любимых клиентов, то трудно было найти лучшего союзника, но если по какой-нибудь неведомой причине господин обер невзлюбит вас, то лучше всего было поискать новое кафе, ибо вы всегда будете обслужены в последнюю очередь и из рук вон плохо. Господин Радецкий, казалось, являлся исключением из этого правила начальственных официантов.