Андрей Баранов - Павел и Авель

– Врешь ты все, братец, красиво, аж заслушаешься! – князь Куракин прервал разошедшегося пророка. – Видно уж последний стыд потерял! Да разве Господь наш милостивец позволит, чтобы род царский прервался? Да разве допустит он, чтобы слабый человек убивал себе подобных двуногих тварей миллионами? Се божье дыхание и творение! Нет, невозможно поверить в немыслимое.

– Вот что, святой отец, – сказал монарх с видимой долей иронии, – ты знаешь, напиши-ка нам на отдельной тетрадке всех царей российских поименно на двести лет вперед. Всех, кого упомнишь. И всевозможные ратные подвиги, войны, бунты народные тоже не забудь. Мы тебя с князем пока оставим, а писать ты умеешь, мы видим. Скоро вернемся, а ты, дружок, старайся! – как видно Павел Петрович был более склонен узнать фантазии пророка до конца.

Уже через два часа изрядно потрудившийся Василий сунул в царские ручки тетрадь с атласным отливом, на которой вкривь и вкось были записаны имена всех грядущих русский правителей. Государь Павел Петрович одобрительно посмотрел на творение вещего провидца.

– Составил уже? Ну-ка, ну-ка… Александр… Николай… снова Александр… так-так… Превосходно! Перечитаю на досуге, а потом – под ключ и в ларец. Пускай-де вскроют через сто лет после моей кончины царственные потомки мои. Сие будет мое завещание… Кто, кстати, там должен быть царем в это время? Еще один Николай? Святой мученик? Вот пусть он и прочтет… Может поумнеет, исправит чего в своей политике…

«Сие исправление и тебе не худо бы произвесть, твое величество», – подумал князь Куракин, но вслух не сказал. Ему не хотелось спорить с императором после сытного, хоть и легкого обеда, состоявшего из нескольких блюд французской кухни, в том числе фрикасе из куропатки, пары бутылок бордо и выпечки, которую Павел обожал с детства.

– Ну что ж, господа. Аудиенция ваша окончена. Князь Александр Борисович, останьтесь, мы обсудим еще кое-что из государственной политики. А тебе, отче, чего надобно? – спросил государь провидца заботливо и человеколюбиво.

– Только одного желаю я, государь ты наш батюшка – снова монашество принять! – бывший отец Адам преданно посмотрел на царя как бы снизу вверх.

«Князь Алексей Борисович!

Всемилостивейше повелеваем содержащагося в Шлиссельбургской крепости крестьянина Васильева освободить и отослать, по желанию его, для пострижения в монахи, к Гавриилу, митрополиту Новгородскому и С.-Петербургскому.

Через несколько часов обласканный царской милостью пророк уже спешил к новому месту постоянной своей дислокации – к Александро-Невскому монастырю. Расстригу Василия сопровождал лично его сиятельство князь Куракин. С ним рядом следовали граф Г. и Лиза Лесистратова, а также, разумеется, и примкнувший к ним Морозявкин.

Митрополит Новгородский Гавриил принял их как родных и все время слащаво улыбался, мелко крестя толстый живот. Васильев долго устраивался в своей келье подобно большой нахохлившейся птице в гнезде, но наконец остался, кажется, вполне доволен. Его скарб был уже разбросан там и сям, и казалось он жил тут уже целую вечность, и снова вполне готовый к очередному духовному подвигу.

– Ну как, Василий сын Васильев, хорошо ли устроился? – полюбопытствовал князь Куракин.

– Лучше не бывает, истинно рай земной, а не место…. – ответил пророк, с любовью обводя взглядом темные сырые стены. Тут, я чай, видения ко мне будут денно и нощно приходить… А я их, значит, в тетрадочку опять буду записывать. Тут мое, так сказать, работное место, стол мой и престол…

– Да-да, ты уж все запиши! – князь решил напомнить пророку о дисциплине. – А мы справляться будем о твоих делах, как устроился… вон граф Г. и мадемуазель Лесистратова заедут тебя навестить…

– Премного благодарен, батюшка князь, премного! А вы уж похлопочите перед государем, чтобы меня в монахи поскорее постригли, да митрополиту накажите… – пророк ни на минуту не забывал о необходимости снова войти в полчище черных попов.

– Похлопочу, любезный. Ну, прощай! – с этими словами Александр Борисович вышел из кельи.

– Оревуар, господин пророк! Не скучайте тут без нас! – Лизонька выпорхнула вслед за князем. Граф Г. замкнул шествие, и скоро уже монастырь остался далеко позади княжеского выезда.

Однако совсем избавиться от хлопот по благоустройству провидца на новом месте никому из наших героев не удалось. Царь непрерывно интересовался состоянием и самочувствием Василия, и даже сохранилась записка: « Его Величеству угодно ведать о нынешнем состоянии посланного к здешнему митрополиту Гавриилу для пострижения, по желанию, в монахи крестьянина Васильева».

К исполнению сего и послана была от генерал-прокурора девица Лесистратова, которая даже совершила небольшой подвиг, проникнув в одиночку в мужской монастырь, совершенно не предрасположенный принимать кого-либо женского пола. Как видно уже в те времена монахи во главе с митрополитом вполне обходились, так сказать, собственными силами – и в смысле монастырского хозяйства, и во всех остальных отношениях, на службе и в быту.

После длительных расспросов неразговорчивого бывшего коновала Лизонька написала отчет: « означенный Васильев и был распрашиван наедине бесприметным образом, на что тот Васильев и говорил, что он нынешним его жребием доволен, но токмо что пищу дают ему единожды в день, отчего слаб в силах; притеснения ему никакого ни от кого нет, ибо сего надзирает сам митрополит; скучает же, что долго не постригают его в монахи, а говорят, чтобы еще трудами утвердился; жалуется, что не имеет нужной одежды, что и приметно, о чем и просит человеколюбивейшаго в пособии милосердия».

На самом деле Васильев по своему обыкновению устроил целый спектакль – пил лбом об пол, пытался поцеловать Лесистратовой руку, бубнил что всеми гоним и никем не любим, и что всю жизнь, как видно суждено провести ему по трем крепостям и шести тюрьмам, да еще и без монашеского клобука. Через князя Куракина весть о том дошла до государя, который декабря 21-го поблагодарил митрополита Гавриила за его попечение о Васильеве. Для улучшения благосостояния оного послано было десять рублев.

На Рождество, декабря 25-го весь стольный град Санкт-Петербург веселился и наряжался. Это представляло собой разительный контраст с мрачнейшим зрелищем, которое город имел счастье лицезреть совсем недавно. В начале декабря утром от Нижней Благовещенской церкви Александро-Невского монастыря во дворец отправился траурный кортеж, сопровождаемый августейшими особами. Перед шествием несли императорскую корону. Так проходило невиданное доселе – перезахоронение давно уже убиенного батюшки нынешнего императора супруга Екатерины II Петра III.