Андрей Баранов - Павел и Авель

– Да понимаете ли вы, о чем толкуете! – бешенство барона казалось пересекло все границы. – Ведь лицо посвященное в высшую степень знания уже не подчиняется вероятности, но само управляет ею… и до сих пор мне это удавалось!

– Ну а на этот раз не удалось! – Лесистратова была безжалостна. – И где же наш выигрыш, пусть ваш шут скажет тайное слово и нам выплатят все до копейки… то есть вернут все до странички.

– Выигрыш? Этой книжке уже не бывать вашей… никогда! Она принадлежит нашей великой подземной ложе и останется тут навечно! Эй, братья, схватите их, не дайте им уйти!

Лесистратова завопила, что это нечестно, однако служители уже побежали к ним, потрясая молотками и ритуальными мечами. И если бы не Морозявкин, бросившийся к неприметной двери, через которую ранее спускался, как он успел невзначай заметить, сам барон, то приятелям бы пришлось солоно. Но все же троица сумела как угри проскользнуть в проход, граф Г. резво затворил за собой каменную дверку, и вопли преследователей на некоторое время остались далеко позади.

– Куды бечь? – вопросил Вольдемар неясным шепотом, от волнения сбившись на простонародный диалект.

– Наверх! – Лесистратова указала на винтовую каменную лестницу, ведущую к верхним частям удивительной постройки. – Назад пути нет – там всюду их люди!

Добежав до верхней площадки, путники очутились в пространстве, отделенном от окружающей храм пропасти лишь перилами между колоннадой, по разным сторонам которой виднелись входы-портики вроде ворот, с лестницами, ведущими вниз. Шум погони затих, однако радоваться этому было рано – как из воздуха перед ними возник баронов любимец шут Клаус, с обнаженной шпагой в руке.

– Вы куда-то торопитесь, господа? – осведомился он любезно. – Но более вам некуда бежать, это последняя ступень!

– Немедля откройте нам секретное слово, сударь! Мы выиграли и вы обязаны это сделать! – отвечал ему граф Г., как всегда непреклонно и с достоинством.

– Да что вы говорите? Я обязан? А чего это ради, хотелось бы знать? Знаете ли вы, что наша ложа древнее даже самой первой Великой ложи, основанной в Лондоне в 1717 году от рождества Христова? Ведомо ли вам, что наши братья-каменщики, Генри де Йевелей и прочие, еще в XIV веке возводили Вестминстерское аббатство, что стоит где-то высоко над нашими головами? Познание волшебных слов доступно лишь посвященным, а вы хотите перепрыгнуть ступени, не усердием и опытностью перейти из учеников, что получают свою плату у колонны Jakin, или тех товарищей, что у колонны Bohas, в мастера, кои вознаграждаемы бывают в пространстве между колоннами, а хитроумием и вымогательством? Не бывать этому! – на сих словах шут угрожающе поднял шпагу.

– Мы тоже шли сюда благодаря усердию, и я вот очень опытен! – возразил Морозявкин.

– Опытен в пьянстве и разврате? Это не те качества, что вознаграждаются в храме судьбы! – презрительно сказал герр Клаус, не хуже самого барона. – Да и вы, властолюбивый аристократ и лживая мисс, вам тоже ничего не достанется!

– Меня послал сюда государь наш, Павел Петрович, велев вернуть сию тетрадь любым способом, и я выполню монаршию волю до конца! – ответствовал граф Г., и также выхватил шпагу, которую ему ранее опрометчиво оставили ввиду явного неравенства сил.

– Да, да! – подтвердила и Лиза. – Проигрался, так и нечего теперь лаяться! Говори слово, мерзавец, висельник!

Шпаги скрестились и зазвенели. Шут, несмотря на свою постоянное позерство, дрался не хуже, чем какой-нибудь прожженный учитель фехтования. Он принимал одну позицию за другой и делал столь глубокие выпады, что казалось сейчас проткнет графа насквозь, как вилы протыкают стог сена на сеновале. Клаус ерничал, выставлял правую ногу вместо левой, и весьма надеялся на молниеносный укол, моду на который ввели французы, законодатели фехтовальных стилей.

Однако же граф Г., который в своем замке и походах упражнялся на шпагах то с мажордомом, отставным суворовским ветераном, то с Морозявкиным, то вообще с кем попало, составлял ему достойную конкуренцию. В молодости граф не пропускал ни одной юбки, и конечно ни одной дуэли. И несмотря на весь свой задор, шут был уже трижды ранен за три минуты. Это сбило с него спесь, и он решил что время для шуток прошло и пора спасть свою шкуру бегством.

– Держи, держи его! – завопила Лизонька пронзительно. – Сбегет!

Это предупреждение было вовсе не лишним, так как Клаус уже успел добежать до символических Южных врат, от которых вела вниз узкая лестница к нижним этажам и выходу. Морозявкин, будучи безоружным, сорвал со стены первое что попалось ему под руку – большую железную линейку, один из символов подземного храма.

– С дороги! – закричал ему шут, и ткнул Морозявкина шпагой.

– Ах ты так, ну так получай же, подлец! – Вольдемару, который трезвым был весьма ловок, чудом удалось увернуться от разящей стали, и в свою очередь ударить Клауса линейкой по шее.

Шут вскрикнул, и не пытаясь более пройти к охраняемому Морозявкиным выходу, побежал к Западным воротам – порталу, от которого также отходила лестница, как бы парящая в воздухе. Однако же и там ему не повезло – Лесистратова, как мы знаем мастерски владевшая холодным оружием и с детства игравшая огромным палашом, ударила его позаимствованным со стены угольником напротив сердца. Справедливости ради надо сказать, что Клаус потерял уже много крови и сопротивлялся не так ожесточенно как ранее. Он побрел к Восточному выходу – но возле него уже поджидал граф Г.

– Сударь, – сказал граф как всегда учтиво и немного церемонно, – мне противно вас убивать, хоть вы и наш враг. Однако клянусь Богом что сделаю это если вы не откроете нам немедля, без утайки и лжи, где спрятано пророчество. Итак, ваше слово?

– Открыть вам всеобъемлющее слово, равное по смыслу и значению Божьему имени? Никогда, не дождетесь, не на того напали! – ответствовал шут, не теряя наглости и пустого бахвальства даже перед лицом смерти, и как змея бросился со шпагой на графа, однако в свою очередь был приколот им к стене разящим лезвием.

Некоторое время граф Г. смотрел, как Клаус корчится в последних судорогах, подобно большой саранче, нанизанной на булавку любопытствующим натуралистом-естествоиспытателем. Однако будучи милосердным христианином, он решил добить умирающего молотком по лбу, дабы прекратить его ненужные страдания, и так умножающие боль и печаль в нашем несовершенном мире. Он уже вооружился этим инструментом, снятым с крепления в стене, как агонизирующий вдруг посмотрел на свои синеющие конечности и прошептал что-то вроде «божественный свет».

– Сей свет только для светлых душ, умри с миром! – утешил его милосердный граф, и нанес последний удар молотком, после чего черная душа Клауса отлетела к небесам, на встречу со своим создателем.