Дмитрий Федотов - Месть древнего бога

Нам повезло. Номер двадцать восемь оказался на месте, в отличие от большинства других. Но звонка не было и здесь.

Ракитин резко стукнул пару раз костяшками пальцев по филенке. За дверью завозились, раздалось покашливание, потом хриплый, будто со сна голос спросил:

— Кого еще черти принесли?

— Телеграмма! — брякнул я.

— Да пошли вы!..

— Плохая идея, — резюмировал Олег и гаркнул: — Откройте! Милиция!

— А вот х… тебе!

— Оскорбление при исполнении!.. — зарычал Ракитин и вдруг мощным толчком распахнул хлипкую дверь.

Раздался звук крепкого удара, короткий вскрик и шум упавшего тела. За дверью царил полумрак, поэтому разглядеть, кого мы только что уронили, не удалось. Лишь когда Ракитин, перешагнув слабо ворочавшегося на полу человека, распахнул дверь в комнату, стало ясно, почему нам не хотели открывать.

Ближняя часть комнаты представляла собой кухню. Справа вдоль стены выстроились: холодильник, раковина, кухонная тумба, газовая плита и высокий шкаф-пенал. На тумбе громоздился сложный агрегат, поблескивая стеклом и медью, а дух стоял такой, что хоть святых выноси, Впрочем, о святых в этой квартире, видимо, давно забыли.

В левой, жилой части помещения поперек низкой тахты навзничь спала баба с красным, испитым лицом. Ее могучие телеса лишь отчасти были прикрыты серой простыней. Возле открытой балконной двери на табурете сгорбился маленький, тщедушный мужичок в пиджаке на голое тело и курил папиросину. У левой глухой стены, между тахтой и покосившимся платяным шкафом, выстроились на полу ряды разнокалиберных бутылок и бутылей, заполненных мутноватой жидкостью.

Ракитин, сморщившись от резкого бродильного духа, обозрел весь этот бордель и бросил мне через плечо:

— Давай сюда первого!

Я, дыша ртом, вернулся в крохотную прихожую, сгреб под мышки невнятно бормочущего мужика в семейных трусах и полинялой футболке и рывком поставил его на ноги. Матерщинник оказался длинным и тощим субъектом с небритым лошадиным лицом. Он мутно оглядел нас с Олегом и сипло произнес:

— Какого х… приперлись?

— Еще раз матюгнешься, оставлю без зубов, — пообещал я и ощутимо встряхнул его за шкирку.

Тощий испуганно примолк.

— Кто из вас Урманов? — сухо поинтересовался Ракитин, подходя к урчащему и издающему кислое зловоние агрегату.

— Я, господин офицер! — подпрыгнул с табурета тщедушный мужичок. Он выбросил окурок на балкон и попытался встать по стойке «смирно», но его заметно повело в сторону, и пришлось бедолаге хвататься за подоконник.

— Офицер? — удивленно посмотрел на него Олег. — А впрочем, верно. Я — капитан криминальной милиции Ракитин.

— Сержант запаса Василий Урманов, — не без гордости отрапортовал мужичок.

— Что же вы, сержант, бордель в квартире устроили? — нахмурился Ракитин.

— Вертеп, — тихо сказал я.

— Неважно! Посмотрите, Урманов, до чего вы докатились. — Олег уличающим жестом обвел комнату. — Разврат, пьянство, самогонный аппарат… Не стыдно?

— А сын — ученый, историю изучает, диссертацию пишет, — подключился я, усаживая своего тощего подопечного на тахту и показывая ему кулак, чтобы помалкивал.

Урманов неожиданно всхлипнул и сник, снова опустившись на табурет.

— Только Антону не говорите! — почти прошептал он.

— Не скажем, — пообещал Ракитин. — Но чтобы завтра этого всего, — он еще раз взмахнул рукой вокруг, — не было, сержант!

— Так точно, господин капитан…

— Ладно, — вмешался я. — Василий… как вас по батюшке?..

— Сергеевич…

— Очень хорошо. Василий Сергеевич, когда вы в последний раз виделись с Антоном?

— В прошлом году. Он ехал в командировку…

— А он недавно не звонил вам?

Урманов то ли шмыгнул носом, то ли хихикнул и посмотрел на меня вполне трезвым взглядом.

— У меня телефона уже второй год нету. Отключили за долги.

— Дело в том, что ваш сын пропал три дня назад при довольно странных обстоятельствах, — веско сказал Ракитин. — Поэтому нас интересуют любые сведения, которые вы можете сообщить о нем.

— Как по-вашему, куда бы он мог так внезапно уехать?

— Ну, Антоша с детства был резвым. Они, бывало, с Генкой могли запросто за полсотни верст на озера ушкандыбать за карпами. Причем, как теперь говорят, автостопом…

— А кто это — Генка?

— Да брат его родной, — Урманов снова помрачнел. — Старший он, на геолога выучился. Весь Алтай пёхом исходил, почитай, до самого Китая. Антон его шибко любил…

— А что с ним случилось?

— Погиб. Уж года три как… Под лавину попал возле Старой Крепости. [42] Старая Крепость — гора в Горной Шории, высота 2221 м, популярное место среди горнолыжников и сноубордистов. Тела так и не нашли.

Урманов отвернулся, размял папиросину, закурил.

— Мать ихняя после этого слегла, за полгода растаяла от горя…

— Извините, мы не знали… — Мне всегда в таких случаях становилось неловко, будто я пытаюсь влезть в чужую квартиру или роюсь в чужих вещах. — А… нет ли у вас фото Геннадия? — смутная догадка замельтешила у меня в голове.

— Есть конечно, — Урманов медленно прошел через комнату к платяному шкафу, открыл взвизгнувшую дверцу, долго копался на полках, наконец извлек затертый до белизны пухлый фотоальбом. — Вот, смотрите, — протянул мне альбом.

Я взвесил том на руке и положил его на подоконник. Обыкновенная семейная хроника, ничем не примечательная — свадьба, юность, первая собственная комната, первый ребенок, первые радости, второй ребенок… «А разница-то у братьев года три-четыре, не больше!» Вот и школа, новая квартира (видимо, эта самая!), выпускной у старшего, Геннадия…

Я перелистнул сразу несколько страниц и остолбенел. На меня с профессионально сделанного в фотоателье портрета смотрел, чуть улыбаясь, «шаман»!

Ракитин тоже заглянул в альбом и присвистнул:

— Елы-палы! А покойничек-то живуч оказался!

— Что вы говорите, господин капитан? — насторожился Урманов.

— Э-э… Василий Сергеевич, спасибо за сотрудничество, — Олег радушно похлопал его по плечу. — Вы нам очень помогли. А вот это все, — окинул он взглядом расхристанную комнату, — надо срочно прекратить!

— В самом деле, — поддакнул я, — не ровен час, сын узнает!

— Господа, умоляю, не говорите Антону! — Урманов вцепился в нас обоих. — Стыдно-то как…

— Вот и прекращайте!

Недвижно лежавшая до сих пор на тахте баба вдруг открыла глаза и резко села. Простыня, прикрывавшая ее, упала на пол, открывая для обозрения внушительные прелести. Мутно оглядев четырех мужиков, замерших то ли в восхищении, то ли в растерянности, кустодиевская красотка криво улыбнулась и просипела:

— Мальчики, только не все сразу!

— Я первый! — внезапно очнулся тощий субъект, тихо сидевший все время на краю тахты. И цапнул бабу за необъятную грудь.