Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

— Это отрыжка буржуазного прошлого! Сделаем революцию и навсегда покончим с этими глупостями.

Крупская расстроилась:

— Ты против такого подношения?

Ильич со всей революционной принципиальностью отвечал:

— Именно! Если мужчина хочет сделать женщине подарок, то пусть подарит ей «Капитал» великого Маркса или лучше что-нибудь из моих трудов.

Арманд шмыгнула носом:

— Или молоток, чтобы женщина заколотила гвоздь в половую доску — третий месяц ходим спотыкаемся.

Всякий раз, как прохожу по Тверскому бульвару мимо мрачноватого, недавно сооруженного здания Художественного театра, вспоминаю: именно тут еще совсем недавно стоял старинный трехэтажный особняк под № 22. Здесь размещалось охранное отделение. И по этому бульвару часто мерил шаги мой любимый герой, удивительный русский человек граф Соколов.

В то декабрьское утро в двустворчатые двери охранки мимо зябко переминавшегося с ноги на ногу часового с ружьем кроме Соколова проследовали товарищ министра МВД Джунковский и начальник сыскной полиции России, нарочно прибывший из Петербурга Белецкий.

Совещание было совершенно секретным. Даже стенографиста не пригласили, а дежурному начальник охранного отделения Мартынов приказал:

— Никого ко мне не допускать!

Соколов в подробностях рассказал о своей встрече с Лениным, огорошил новостью относительно Юлии Хайрулиной, дал характеристику Крупской, не упустил никаких подробностей относительно Арманд.

Мартынов расхохотался:

— За подвиг с этой дамой вас, Аполлинарий Николаевич, следует к Георгию представить — ну истинно героический подвиг!

Соколов напомнил:

— Пора преподнести ценный подарок Вере Аркадьевне…

Джунковский согласился:

— Да, она делает очень важное дело — с опасностью для жизни снабжает нас секретными документами. Обязательно наградить следует.

— И самое срочное дело, — добавил Соколов, — отыскать Хайрулину-Блюм.

Белецкий, который некогда был в добрых отношениях с отцом Юлии и по этой причине особенно старался выслужиться, заметил:

— Хотя мы не могли идентифицировать Хайрулину с Блюм, но на Юлию давно объявлен всероссийский розыск. Теперь, когда установлено имя, под которым она скрывается, задача несколько упростилась.

Джунковский вынул из портфеля двойной лист бумаги, исписанный корявым почерком.

— Это последнее донесение Малиновского о «разложении партии большевиков». Скажу прямо, что и прежде у меня были крепкие сомнения, что этот тип вносит в ЦК партии столь сокрушительный раскол. Теперь, после сведений, раздобытых Аполлинарием Николаевичем, ясно: Малиновский блефует, водит за нос. Что будем делать, господа?

Больше часа спорили, как поступить.

Белецкий, зная о неприязни товарища министра к провокатору, категорично заявил:

— Нам надо развязаться с Малиновским. Своим сотрудничеством с ним мы себя лишь компрометируем.

Умный Джунковский на этот раз поддержал начальника сыскной полиции России. С неприсущей ему горячностью произнес:

— Я устал от выходок этого хама! Чувствуя свою безнаказанность, Малиновский с думской трибуны несет самую оголтелую антиправительственную пропаганду.

Мартынов поддакнул:

— И очень активен! Какую газетку ни открой, везде большевик Малиновский, Малиновский, Малиновский…

Джунковский продолжил:

— Вы абсолютно правы, Александр Павлович! Нет ни одного вопроса, обсуждаемого в Думе, чтобы этот тип не выступил по нему с собственной точкой зрения, которая обязательно идет против здравого смысла. Ему наплевать, о чем говорить — о величине новобранцев в призыв, о преобразовании управления городов в губерниях Царства Польского или о введении фабричной женской инспекции. Всегда орет, слюной брызжет, самодержавие проклинает…

— А теперь еще грозится «выучиться на юриста», — рассмеялся Мартынов. — Обещал Маклакову отставку, а себя прочит на его место — председателя Совета министров. Хорош фрукт!

Белецкий решительно высказался:

— Я знаю, что делать: надо срочно составить от имени Аполлинария Николаевича донесение Ленину, в котором рассказать лишь то, что есть: Малиновский — осведомитель охранки…

— И привести неопровержимые доказательства его предательства, — поддержал Джунковский.

Мартынов от удовольствия даже хлопнул в ладоши:

— Замечательная идея! Ленин отзовет из Думы Малиновского, газеты поднимут шум по поводу большевистского думца-провокатора, а авторитет нашего графа в глазах большевистского вождя сразу вырастет до небес. Мы сразу убьем двух, — засмеялся, — нет, трех зайцев. Вам нравится наша мысль, Аполлинарий Николаевич?

Соколов помолчал, шумно выдохнул и задумчиво произнес:

— Конечно, идея соблазнительная. Но… вы постоянно забываете о влюбленности Ульянова-Ленина в этого негодяя. А любовь прощает все, вплоть до предательства. К тому же большевистский лидер упрям и честолюбив. Он не пожелает признать свою ошибку. Именно Ленин вознес Малиновского на самый верх руководства, сделал его членом ЦК.

Джунковский согласно кивнул:

— Отозвать Малиновского из Думы для Ленина все равно что расписаться в собственной политической слепоте…

Белецкий поддержал товарища министра:

— Верно, Владимир Федорович! К тому же этот тип весьма заносчив. Но все равно надо осуществлять именно этот план: если донесение станет известно не всей партии — большевистское руководство все держит в тайне от рядовых членов, — а хотя бы членам ЦК, то пострадает авторитет Ленина. Это уже хорошо!

— Но нельзя забывать о главном, — с тревогой в голосе напомнил Джунковский, — о готовящемся покушении на Государя. До празднования полувекового юбилея земства осталось всего полторы недели.

— Усиливаем контроль над Зимним дворцом, где пройдет главное торжество, еще раз проверяем списки приглашенных делегатов, — сказал Белецкий.

— Поди проверь, когда их со всех концов России более полутора тысяч! — сказал Соколов.

— Ну, это не ваша головная боль, — холодно заметил Мартынов. — Вы, полковник, сочиняйте осведомительское донесение Ульянову-Ленину. Когда текст будет готов, покажите мне.

— Слушаюсь! — фыркнул Соколов. — Сочинять и показывать, господин подполковник.

Соколов приказал дежурному поднять из архива необходимые документы. Затем он отправился в свой кабинетец составлять для Ленина донесение.

Соколов перелистал папку с личным делом Малиновского. Перечитал его доносы, расписки в получении гонораров. Макнул в чернильницу перо, размашистым, весьма изящным почерком решительно вывел:

Милостивый государь, Владимир Ильич!