Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

Я очень серьезно отнесся к Вашему предложению о моем сотрудничестве. И пришел к мысли, что это единственный путь для здравомыслящего человека.

Немного подумал, лукаво улыбнулся, написал:

К тому же очень деньги нужны.

Мне удалось (не за бесплатно!) заглянуть в дело известного нам человека. Более того, я сделал некоторые выписки, которые служат мне материалом для настоящего донесения.

Итак, Р. В. Малиновский в мае 1910 года был завербован охранным отделением и регулярно информировал департамент полиции о состоянии дел вверенной Вам, Владимир Ильич, большевистской партии.

Все эти документы носят крайне важный характер, на некоторых из них есть даже собственноручные пометы бывшего министра МВД А. А. Макарова.

Доносы гр. Малиновского после января 1912 года подписаны им «член ЦК». Его ежемесячное жалованье с 500 р. личным распоряжением А. А. Макарова было повышено до 1000 р. К тому же шли выплаты премий за каждого сданного охранке большевика — поштучно, в зависимости от степени важности сдаваемого.

Так, в 1910–1913 годах гр. Малиновский получил за сдачу Иосифа Сталина-Джугашвили премию 100 р., за Елену Розмирович во время ее болезни гриппом 120 р., за студента-историка Николая Крыленко 35 р., за бежавшего в Петербург с каторги Серго Гусейнова-Орджоникидзе 200 р. и прочих на общую сумму 1085 р. 15 к.

Последнее донесение гр. Малиновского сдано позавчера. В нем он отчитывается о проделанной работе в связи с поездкой в Краков к Вам, Владимир Ильич, лично. Донесение относительно Вас содержит такие похабные выражения и мысли, что я не в силах их привести.

Засим со всем к Вам исключительной силы уважением и бескорыстной преданностью в ожидании гонорара

ОРЕЛ.

Соколов весьма веселился, сочиняя это письмо. Затем он послал молодого сотрудника в соседнюю книжную лавку.

Вскоре тот притащил увесистый том — «Илья Моргенстиерн. Психографология, или Наука об определении внутреннего мира человека по его почерку».

Далее гений сыска отправился в подвал, где на кухне для офицеров и рядовых готовили обед.

Здесь над кипящим чайником сыщик проделал процедуру по рецепту Ленина.

Действительно, форзац быстро и легко отделился от обложки.

Соколов вложил письмо, вновь приклеил форзац и без промедления отправился на Брест-Литовский вокзал.

Среди прочих причин была одна, может быть важнейшая, по которой Ленин любил Малиновского. Малиновский был рупором большевистского фюрера.

Ленин писал речи, а Роман Вацлавович, не жалея горла, озвучивал их с трибуны в Думе.

Вот откуда шла слава «блестящего оратора» за человеком, который в своем личном деле писал: «Я мала грамотный».

Ленин прочитал письмо-донос Соколова, и от гнева у него потемнело в очах. В присутствии перепуганной насмерть Крупской Ильич швырнул письмо на пол, в неистовстве стал топтать его.

— Ах, скотина, говно собачье, дрянь интеллигентская! — визжал вождь. Он уже жалел пять злотых, которые дал за труд железнодорожному проводнику. — Золотопогонная сволочь этот Соколов! Так оклеветать Малиновского, этого святого человека! Все аресты повесили на Ромашку. Ну пр-ровокатор-ры! Царские блюдолизы! Шваль! Мать вашу…

Как известно из воспоминаний близких, в частности М. Горького, а больше из рукописного наследия самого Ленина, в словах он был весьма несдержан и непечатные выражения применял в самом богатом ассортименте и широком диапазоне [3] Здесь весьма уместно процитировать документальный труд Дмитрия Волкогонова «Ленин. Политический портрет»: «Когда возникли подозрения в провокаторстве Малиновского, комиссия в составе Ганецкого, Зиновьева и Ленина не нашла в действиях… Малиновского никаких сомнительных шагов. В своей статье по этому поводу В. Ильин (Ленин) писал, что тень на Малиновского бросили негодяи и „вы позволяете мерзавцам, гадинам, вонючкам, мимо которых с презрением прошел рабочий класс, копаться в этом! И кто судьи? С вашей стороны дурачки Соколовы и крестинские…“» (М., 1997. Т. 2. С. 140). (Примеч. авт.) .

В присутствии обеих дам, составлявших его небольшой гарем, Ульянов-Ленин долго выкрикивал в адрес сыщика ругательства, размахивал кулаком:

— Ах, жалкий человечек в футляре! Соколов со своими ищейками из охранки желают вбить клин в нашу партию. Не выйдет, господа держиморды!

И принял для Соколова вполне историческое решение.

— Поскольку вина этого господина очевидна, он не пожелал по-честному сотрудничать с нами и продолжает поддерживать этого слабоумного Николашку Романова, партия выносит ему смертный приговор.

В Москву, в боевую группу, полетела шифрованная телеграмма: «Незамедлительно ликвидировать полковника охранки Соколова».

Хотя Ленин пытался замять дело, но Джунковский воспротивился этому. С его подачи в печати появились скандальные статьи, в которых в очередной раз полоскались большевики и член их ЦК Малиновский.

Ленину деться было некуда. Ему пришлось выставить Малиновского из Думы. По решению партии он уехал за границу — «для поправления пошатнувшегося здоровья».

Грянула мировая война, Малиновский оказался в Германии. Все еще влюбленный в славного сподвижника, Ленин писал ему письма, всячески поддерживал.

И все-таки в 1918 году эта история пришла к логическому и кровавому концу. Из Германии на крыльях надежды прилетел в большевистскую Россию Малиновский. Российский пирог вовсю делили, хотелось и себе кусочек пожирней урвать! Сам Ильич зазывные письма писал, речи льстивые говорил.

Но тут вновь сотоварищи по партии на возвращенца набросились. Ильич, который уже дорвался до власти, вдруг решил: «Пора прозревать!» В одночасье он вдруг постиг истину: «Предатель!»

Как утверждает историк, вождь на сей раз изволил рассердиться:

— Экий негодяй! Надул-таки нас. Предатель! Расстрелять мало!

И вот пришел логический конец этой богатой на приключения преступной жизни.

В ноябре 1918 года в Кремле собрался Верховный революционный трибунал. Обвинителем был всероссийский палач Николай Крыленко. Приговор обычный: высшая мера!

Большевики поставили бывшего члена ЦК и любимого сподвижника к стенке: пиф-паф!

Эту смерть в России, захлебнувшейся кровью, никто и не заметил.

Читатель удивится вместе с нами: «Большевистский вождь, говорят, был прозорливец — сквозь века все насквозь зрел, а тут обмарался до седьмой пуговицы — не заметил. Ведь такое под самым носом творилось! Как же так?»

И впрямь удивительно! Может, какие-то глубинные, тайные причины были у такого приступа куриной слепоты? Может, не желал замечать? Эх, чужая душа, особенно великого пролетарского вождя, кромешные потемки.