Валентин Лавров - Триумф графа Соколова

— В какое время?

— Обычно часа в три-четыре пополудни.

У Соколова моментально созрел блестящий план.

На следующий день под наблюдением двух полицейских дворник Дерюгин был доставлен к себе домой. По требованию Соколова и к радости Мартынова, полтора десятка филеров были сняты с точек — чтобы не светились. Сам гений сыска появился в половине третьего на санях и наблюдал издали за особняком наследников Назарова.

Около четырех часов со стороны Немецкой улицы появилась изящная фигуристая девица в легкой не по погоде беличьей шубке. Подойдя к знакомому дому, она нажала на кнопку звонка. Тут же в косоворотке и в легких домашних туфлях выскочил Дерюгин.

Барышня, в которой Соколов легко узнал Юлию Хайрулину, передала дворнику рубль, перекинулась с ним парой слов и направилась в сторону Немецкой улицы.

Соколов дернул вожжи, жеребец полетел по обледенелой, кое-где присыпанной желтыми лепешками конского навоза мостовой. Он с размаху остановил жеребца, весело крикнул:

— Тпрру! Барышня-сударыня, не откажите себе в радости — в саночки садитесь!

Юлия взглянула на извозчика, узнала его, широко улыбнулась:

— Удивительная встреча!

Соколов подскочил к красавице, усадил на обитое мехом сиденье, сильным прикосновением завернул девушку в медвежью шкуру. Смело посмотрел ей в глаза:

— Барышня, поди, вы совсем иззяблись?

Она в ответ подарила ему взгляд — самый нежный и полный страсти.

— Да, морозы крепкие стоят, рождественские! — Вздохнула. — У всех праздник, а тут на сердце тоска.

Сыщик посочувствовал:

— Как снег под солнцем тает, так грусть красоту снедает.

— Хорошо народ говорит, — откликнулась Юлия. — Моя нянька любила повторять: «Радость прямит, а тоска крючит!»

— Так вместе разгоним тоску! — предложил Соколов.

Юлия оценивающим взглядом уперлась в Соколова, помедлила, подумала и тихо произнесла:

— Сегодня, на свету, убедилась: ты и впрямь удивительно похож на одного графа…

Соколов засмеялся:

— Эко, сударыня, хватили! Куда нам, дуракам, чай пить. Нищему гордость, что корове седло. А вы, барышня, и впрямь собой прелесть, очен-но хороши, ну розан натуральный.

— Только красота не сделала меня счастливой. — Юлия глубоко задумалась.

Соколов все просчитал: он решил выяснить адрес, куда едет террористка, а затем доставить ее на допрос. Он медленно тронул лошадей, вопросительно оглянулся:

— Куда, барышня, прикажете?

Юлия вынула руку из муфты, отчаянно махнула:

— Эх, один раз живем, кати куда-нибудь, будем с тобой чай пить.

Соколов правильно понял Юлию.

— И то дело! Я знаю теплые места… — Дернул вожжи. — Ну, милый, пошел-полетел!

Минут через десять они подъезжали к ресторану «Прогресс», что располагался в доме № 5 по Чистопрудному бульвару.

Тут были кабинеты.

Заведение «Прогресс» было памятно Соколову. Именно здесь, с риском для собственной жизни, он когда-то задержал опасного убийцу Николая Милютина.

Ресторатор Никитин не очень удивился, когда среди зеркал, хрусталя, серебряных приборов и прочего ресторанного изящества рядом с хрупкой дамой увидал громадного мужика, одетого в истертую медвежью доху и в извозчичьей барашковой шапке на голове. На свете было немало мамзелей, которые почти в открытую развлекались с извозчиками, находя в этом особый шик.

Никитин безошибочно определил:

— Эта фря поведет мужика в кабинет! — Толкнул под зад лакея: — Эй, Василий, проводи гостей. Да растряси хорошенько.

И точно, гости захотели приятного одиночества — в отдельной комнате. Василий провел парочку на второй этаж, принял заказ. Вскоре доложил хозяину:

— Весьма обстоятельства любопытные, Сергей Иванович! Обычно как? Барынька смерда угощает — бутылку да закуски нехитрой. А тут мамзелька, у которой промеж ног свербит, сидит скромненько, а извозчик барином себя ведет.

— И чего он там из себя корежит? — полюбопытствовал Никитин.

— А как же, заказец сделал, словно ресторанным официантом служил, — в меню разбирается. Всякую деликатесность приказал: омары, лангусты, вина лучшие без карты назвал — чудеса, да и только! Одних устрикс дюжину приказал, да нести боюсь — у нас второй свежести, а?

Ресторатор Никитин ободрил:

— Извозчик, он и есть извозчик! Василий, тащи ему устриц две дюжины, а то совсем затухнут, пропадут. Уже две недели томятся, на свободу просятся.

— Как же так, извозчик одну дюжину просит?

— Если чего, скажешь: «Миль пардон, месье! Заказ перепутал, да устрицы уж очень свежие и жирные, отказываться резона нет-с». А чего мужик понимает? Сожрет их, как коза прошлогоднюю траву. Тем более при мадаме изображать из себя будет.

— Слушаю, Сергей Иванович! Мужик этот употребит устриксы и еще благодарить станет!

— И жеребцу его в овес пусть сверху сенца подбросят.

— Так точно-с, Сергей Иванович! Пусть сенца похрумкают. Мужик не полезет в брюхо к животным — анализ ставить. Хи-хи! — и побежал на кухню.

Лакей Василий появился в кабинете с подносом, где на льдинках лежала гора устриц. Нахально осклабился:

— Нарочно для вас! Совершенная нежинская вещь…

В это время ресторатор Никитин суетился возле гостей — инженерного штабс-капитана, праздновавшего день рождения в узком кругу товарищей — двух подпоручиков и каких-то штатских, похожих на гимназических учителей из глухой провинции.

Вдруг благопристойная тишина заведения была нарушена самым шумным и неприличным образом.

Это мужик-извозчик, что прошел с мамзелью в кабинетец, сделал неприличный афронт. Он выволок на антресоль лакея Василия, державшего поднос с устрицами, и ударом ноги под зад, словно футбольный мяч, послал несчастного вниз. Тот, испустив вопль ужаса, просчитал подносом и ребрами все ступени.

Поднос и несколько устриц отлетели к штабс-капитану под ноги. А поскольку тот успел принять две рюмки «Смирновской», он особенно гордо вздернул прыщавый подбородок:

— Это что за пьяный дебош!

Никитин пробормотал:

— Извозчик, ваше благородие, куролесит-с!

Штабс-капитан поправил на сухой переносице золотое пенсне и поманил пальцем Соколова:

— Эй, любезный, подойди сюда!

Соколов нахально рассмеялся и на весь зал гаркнул:

— Поцелуй моего жеребца в жопу!

Штабс-капитан славился в кругу своих товарищей горячностью. Выпив водки, штабс-капитан любил вспоминать 1899 год, когда во время маневров в Тифлисе он вызывал своего однополчанина на дуэль. В рассказе, правда, упускалась небольшая деталь: поединок не состоялся якобы по причине сильного дождя.

— Нет, господа, вы как хотите, но я этого хамства так не оставлю, мужлана малость поучу. — Штабс-капитан взял со стола матерчатую салфетку. — Вот этим по морде, раз-раз! Будет меня знать.