Николай Буянов - Май без императора

— Не нравишься ты мне, парень.

— Что так? — осведомился Егор. — Мы еще и познакомиться как следует не успели…

— Наплевать. Я таких, как ты, за версту чую. Глистогоны-попрошайки, блин…

— Сильно сказано, — уважительно сказал Егор. — Сам-то давно с трактора слез?

Эта тирада задела Толика за живое. Его лицо стремительно пошло свекольными пятнами, нутро издало львиный рык, он выпрямился и угрожающе двинулся в сторону Егора.

Егор улыбнулся — спокойно и без тени испуга, хотя физиономия шофера могла бы нагнать страх даже на каменную крепость средней величины. Толик стоял совершенно открыто, и достать его при необходимости можно было дюжиной разных способов. Однако это не понадобилось: наверное, Толик что-то прочел в лице собеседника. Что-то такое, что заставило его остановиться, почесать затылок и угрюмо процедить:

— Смотри у меня. Начнешь клеиться к Марии — башку свинчу.

— Мальчики, вы часом не ссоритесь? — поинтересовалась Маша, закончившая телефонный разговор.

— Ну что ты, — Егор снисходительно похлопал шофера по плечу. — Мы теперь — не разлей вода. Осталось только надрезы сделать на руках и побрататься на крови. Верно, Толик?

— Ясен пень, — брякнул тот, осклабясь. — На крови побрататься мы еще успеем, чует мое сердце.

И зло плюхнулся за руль.

Возле Фонтанной площади Егор попросил:

— Останови.

— Зачем еще? — сердито осведомился Толик.

— С другом нужно парой слов перекинуться, — Егор посмотрел на Марию. — Не беспокойся, я мигом.

Вид приятеля, молодцевато выпрыгнувшего из чужой роскошной тачки, вызвал у Романа приступ тоскливой зависти.

— Однако, — лаконично выразил он свое мировоззрение.

— Халтурка подвернулась, — чуть виновато объяснил Егор.

— Вижу, не слепой. Похоже, мне твою мазню опять в одиночку сторожить?

Егор приобнял товарища за плечи.

— Слушай, если дело выгорит, скажу, что мне необходим помощник.

Тот заметно приободрился.

— Что ж, я мальчик шустрый, привык к спартанской обстановке… Башляют хоть прилично?

— Хватит, чтобы тебя в парикмахерскую сводить. А то бородища твоя…

— Моя «бородища», — выспренне произнес Роман, — это часть меня самого. И стричь ее так же противоестественно, как удалять здоровый зуб. Ладно, катись. Дамочка, поди, извелась вся. Оле!

— Оле, — Егор шлепнул приятеля по открытой ладони. — Вернусь — доложу результат.

Поездка оказалась довольно долгой, хотя Толик, вырвавшись из города, разогнал машину до ста двадцати. Ехали молча. Егор рассеянно обозревал пролетающий за окном пейзаж: веселый сосновый бор, аккуратное круглое озерцо в просветах между красными стволами, песчаные взгорки… Благодатная хорошо ухоженная свобода. Вскоре машина свернула на неприметную дорогу в лесопарк. Пейзаж не претерпел существенных изменений: разве что количество мусора по обеим сторонам стало меньше, и асфальт заметно выровнялся — ни единой трещины, ни единого камешка под колесами. Умеют и у нас делать качественно, коли не задаром: и техника сразу находится, и рабочие руки, трезвые и вставленные нужным концом…

Справа у обочины гордо высился столб, венчавшийся фанерным плакатом. С плаката печально взирал трогательный олененок, над которым алел двусмысленный призыв: «Господа, берегите природу — вашу мать!!!» Снизу, под олененком, более скромная по размерам табличка сообщала: «Дачный поселок — 300 м. Частная территория, охраняется вневедомственной охраной». Еще один заповедник для непуганых «новых русских»…

Возле столба, едва не уткнувшись в него радиатором, притулились «жигули» с синей полосой вдоль кузова. Рядом маячило трое субъектов в распахнутых кителях. Двое мирно беседовали, третий, завидев «ситроен», шагнул на дорогу и махнул жезлом.

— Сейчас прицепится, — прозорливо сказал Толик. — Где аптечка, где огнетушитель, где ведро с песком… А у меня все в ажуре, пусть обломятся, гады…

Он подрулил к обочине, высунулся из окошка и заорал:

— Какие проблемы, командир?

— Старший сержант Бугреев, — «командир» бросил ладонь к фуражке. — Ваши права и техпаспорт, пожалуйста.

— Че за ботва-то? Я вроде ничего не нарушил…

— Похожая тачка числится в угоне, — сообщил второй, с седым «ежиком» на голове. — «Ситроен» в наших краях — птица редкая, не то что «мерсы» да джиперы — этих-то пруд пруди…

Егор тихонько фыркнул и зачем-то бросил взгляд в зеркальце заднего вида. В зеркальце отражался третий субъект — молодой, в форменной рубашке с короткими рукавами. Он вразвалочку подошел к «ситроену», постучал в окошко и красноречиво показал на незажженную сигарету. Егор послушно опустил стекло и извлек из кармана зажигалку.

Лицо у парня было хорошее: по-деревенски простое и открытое, усыпанное оранжевыми веснушками. Впрочем, его лицо Егор как следует не разглядел — и все из-за фуражки, которая то и дело сползала парню на лоб…

Зато во всех подробностях рассмотрел татуировку на тыльной стороне кисти — пока парень прикуривал. Там, на кисти, аккуратным клубочком свернулась киска. Умилительно-пушистая, с очень живыми и умными глазами — пожалуй, даже человеческим глазам было до них далеко. Егор никогда не был поклонником росписи по телу — в отличие от майора Свидригайлова, как однажды выяснилось.

Он-то, майор Свидригайлов, знал о татуировке все. Он великолепно разбирался во всех ее видах и подвидах — начиная с чумовых зэковских приколов вроде Оленей («склонен к побегу»), Яхонтов («я хочу одну тебя»), Лордов («легавым отомстят родные дети») и заканчивая утонченными Buvons at aimons («пьем и любим») и Oderint dum metuant («пусть не любят, лишь бы боялись»).

Котенок в этой сложной иерархии тоже имел свое скрытое значение: КОТ — «коренной обитатель тюрьмы», человек, имеющий за плечами нехилый срок. Да и качество наколки это подтверждало: от нее за версту пахло высоким искусством, взращенном на тюремной киче — Егор осознал это за секунду до того, как в лицо ему брызнула струя белесого газа. Он успел убрать голову, сберегая зрение, и поэтому не отключился, но на миг потерял ориентацию. Дверца распахнулась, его схватили за шиворот и швырнули на обочину, лицом в пыль. Испуганно закричала Мария, Егор дернулся было, но чужой ботинок припечатал его голову к земле, и на левой руке щелкнул наручник.

Погоди-ка, сказал голос с небес. Ботинок убрался, чья-то пятерня схватила Егора за волосы, грубо приподняла, и тот же голос недоуменно спросил:

— Это еще кто?

За 200 лет до финала…

Герцогство Баденское, Эттенхейм, 18 Вантоза 1804 г.

Да, это был тот самый день.

День с обычной погодой, характерной для центральной Европы ранней весной: сверкающие капли на голых ветвях деревьев в старом парке, сверкающие сосульки на щите с фамильным гербом, над центральными воротами усадьбы, сосульки на водосточных трубах, украшенных страшными (а скорее, забавными) мордочками горгулий… Ее высочество принцесса Жанна-Луиза, помнится, очень боялась этих горгулий. Впрочем, ее испуг казался мне лукавым и чуточку наигранным: она уже лет с полутора была неисправимой кокеткой.