Николай Буянов - Май без императора

«Снежная королева», — прочел Сергеев, продираясь сквозь непривычную старинную орфографию.

— В детство впадаем, Сан Саныч? — участливо поинтересовался эксперт, заметив, что капитан с неподдельным интересом углубился в текст.

— Твое дело — отпечатки искать, — буркнул капитан, не отрываясь от страницы.

На странице располагалась красочная иллюстрация, изображавшая город — тот самый, откуда Кай и Герда начали свое путешествие. Точнее, вид города сверху — такой, каким его видят лишь ласточки и трубочисты: это было царство облаков, остроконечных крыш и ветряных флюгеров. Каждая уважающая крыша имела флюгер, их тут было множество, самых разнообразных форм и размеров. Самую высокую крышу венчал флюгер-герольд: юноша с изогнутой трубой у губ, в коротком плаще-тунике и шляпе с длинным роскошным пером. Чья-то рука (скорее всего, детская) нарисовала поверх шляпы с пером краснозвездную буденовку. Капитан Сергеев, разглядывая картинку, усмехнулся: в буденовке герольд смотрелся лучше: она придавала ему мужественности…

«В большом городе, — прочитал он, — где столько домов и людей, что не каждому удавалось отгородить хоть маленькое местечко для собственного садика и где поэтому большинству жителей приходилось довольствоваться комнатными цветами в горшочках, жили двое детей…»

За 51 год до финала, Ленинград.

«В большом городе, где столько домов и людей, что не каждому удавалось отгородить хоть маленькое местечко для собственного садика, и где поэтому большинству жителей приходилось довольствоваться комнатными цветами в горшочках, жили двое детей. Они не были в родстве, но любили друг друга, как брат и сестра. Родители их жили в мансардах смежных домов. Кровли домов почти сходились, а под выступами их шло по водосточному желобу. Стоило шагнуть из какого-нибудь окошка на желоб — и можно было оказаться у окна соседей…»

Кай и Герда — вот как звали этих счастливых детей. Девочка немножко завидовала им: дома, у которых сходились крыши, — это было здорово. Хотя представить себе жизнь, когда вместо собственного сада имеются лишь цветочные горшки на окне, было трудновато. Тем более что у девочки — не книжной, а настоящей — сад как раз имелся. Сад окружал загородную дачу, пожалованную дедушке, академику Владлену Романовичу Добелю, вместе с Государственной премией за вклад в отечественное ракетостроение. К даче вела широкая асфальтовая дорога, по которой вальяжно шуршали шинами представительские «ЗИМы», «форды» и скромные «эмки» с охраной, а у обочины стояла темно-зеленая будка, и часовой в синей фуражке отдавал честь.

Можно сказать, дедушка был тем, с кем девочка общалась чаще всего. Мама с утра до вечера пропадала на работе, а папа погиб осенью сорок девятого. Девочка помнила его смутно: в памяти отложился лишь влажный блеск сентября, сильные папины ладони и серый транспортный самолет посреди поля — он все не улетал, этот самолет, он не мог улететь без папы… Хотя лучше бы улетел: так сказала мама при расставании. А папа улыбнулся и ответил: что это ты раскисла? Раз уж меня не убили за четыре года — то теперь-то мы будем жить долго и счастливо. И еще — надо бы подумать о братике для нашей девочки. А мама отвернулась и смахнула слезинку со щеки. А может, это была не слезинка, а дождевая капля — тогда вроде бы моросил дождь…

Да, точно, шел дождь. Папа не обращал на него внимания: он снял фуражку с синим околышем и долго махал ею, стоя у трапа. И улыбался, потому что бояться теперь было нечего. Фашистов давно разгромили, а командировка на Западную Украину — это ведь ненадолго. Какие-то несчастные два месяца. Ты там осторожнее, проворчал дедушка, папин папа. Ты же знаешь, там до сих пор пошаливают…

Всю дорогу с аэродрома дедушка и мама наперебой уверяли друг друга, что все будет хорошо, и командировка быстро закончится, «мы даже соскучиться не успеем, правда?..» Только почему-то оба старались не встречаться глазами…

Словно оба чувствовали.

Поэтому даже не удивились, когда с Западной Украины пришла похоронка. Всего через каких-то две недели: столько понадобилось «лесным братьям», чтобы выследить папину «эмку» на загородном шоссе и расстрелять из автоматов.

Папу привезли с Украины в закрытом гробу. Похороны девочка не запомнила — все было непонятно, слегка сумбурно, и как-то скомкано, будто наспех. А вечером в их доме состоялись поминки. Пришли гости: профессор Садовников с сыном, невесткой и внуком — ужасно взрослым и рассудительным мальчуганом десяти лет от роду. Девочка звала его Каем (тот, впрочем, не возражал). Потом появился дядя Валя, бывший папин сослуживец, и принес с собой водки. Детей отправили в другую комнату. Девочка попробовала возразить — ей хотелось посидеть за столом вместе со взрослыми, но Кай молча взял ее за руку и увлек за собой. Оказавшись в детской, он моментально, изображая разведчика, приложил ухо к закрытой двери и поманил рукой: делай, мол, как я!

Сквозь стук тарелок и позвякивание рюмок до слуха доносились странноватые, не связанные друг с другом реплики, словно из испорченного радиоприемника: «Жить да жить бы еще… Всю войну прошел, а тут…» «Что же будет с вашей коллекцией, Владлен Романович? Коля ведь, кажется, был наследником…» «Оленьке достанется. Она мне как дочь. А потом перейдет внучке…» (Оленька — это мама, сообразила девочка. Ольга Степановна…)

— Считайте, вам крупно повезло, — сказал вдруг дядя Валя хмельным голосом. — Колька-то… Он ведь героем ушел, стервец. Пал смертью храбрых в боях с фашистскими пособниками… А мог бы кончить и по-другому, все к тому катилось. Он и в командировку на Украину сам напросился, никто не тянул. Чуял, видно.

В гостиной на некоторое время воцарилась нехорошая тишина, даже вилки перестали звенеть о тарелки с закуской. Потом профессор Садовников осторожно спросил:

— Ты намекаешь, что Николая могли… взять? Нет, нет, глупости. Я не верю…

— А зря. На Кольку готовился материал, я видел… Сколько ему оставалось — ну, может, месяц-полтора. Вот он и решил: уж лучше так, чем…

Девочка вздохнула и отошла от двери: дальше слушать было неинтересно. Забравшись с ногами на диван, она взяла с полки любимую книгу. «Снъжныя королева», значилось на обложке. А ниже стояло:

Сочiненiя г-на Г.-Х. Андѣрсена.

Графiческое заведенiе «Родина», Лиговская ул., 114.

Санктъ-Петербургъ, 1901.

Вообще-то девочке не разрешалось брать книгу самой: это право целиком принадлежало дедушке. В те редкие вечера, когда он не был занят, они с внучкой садились на диван и принимались за чтение. Постепенно девочка выучила книгу наизусть. Однако не потеряла к ней интерес — наоборот, полюбила еще больше. И принялась выпрашивать ее в подарок с регулярностью часового механизма: на день рождения и День Конституции. Но получила она желаемое только когда ей исполнилось шесть. Пора уже, сказал дедушка. Скоро в школу пойдет.