Николай Буянов - Май без императора

Ребенок. У моей дочери, принцессы де Конде, будет ребенок от Наполеона Бонапарта.

Я был мокр и грязен до такой степени, что будь в воротах Лонгвуда часовой — он бы меня не впустил. Однако ворота были пусты и раскрыты. Возле парадных дверей стояла двуколка доктора Антомарки. Я мимолетно удивился, почему никто не догадался поставить ее под навес…

Пусто было на веранде, пусто было в бильярдной, переделанной под приемную. Пуста была столовая, мимо которой я прошел, пуст был коридор… И только за его поворотом, возле дверей императорской спальни, стояли люди. Много людей — практически все, кто обитал в Лонгвуде.

Я не спросил, что произошло — я знал и так. Кто-то пропустил меня вперед, и я вошел с комнату…

Император лежал на кровати — он абсолютно не изменился с тех пор, как я оставил его два часа назад. Опущенные уголки провалившегося рта, серо-голубые веки, внезапно проступившая щетина, кисти рук поверх одеяла — синеватые, худые, напоминающие птичьи лапки… Тогда, два часа назад, спящего Наполеона можно было принять за мертвого. Теперь, глядя на мертвое тело, я не мог отделаться от ощущения, что император задремал. Должно быть, он очень удивится, открыв глаза и обнаружив скопление людей у себя в спальне…

Я опоздал. Видит Бог: я готов был на все. Я готов был вбежать в спальню и швырнуть на пол бокал с отравленным оршадом — я, убийца, посвятивший свою жизнь мести за моего герцога, готов был предать его.

Только одна деталь не давала мне покоя. Крохотная, но столь неожиданная и необъяснимая (разве что опять — в который раз — в мою судьбу вмешались высшие силы), что я инстинктивно сделал шаг вперед, чтобы получше рассмотреть ее. Я боялся ошибиться — но нет, зрение еще никогда меня не подводило…

Я снова бежал, если, конечно, мои судорожные перемещения можно было назвать бегом. Ноги скользили по грязи, прямо в глаза били упругие водяные струи, и я ничего не видел в двух шагах от себя. Я бежал, пока ноги вдруг не потеряли опору.

Господь снова сохранил мне жизнь, хотя в этот раз Ему, должно быть, это стоило больших усилий. Ибо по всем законам я обязан был сорваться в пропасть.

Оказывается, я находился на самом краю скалы, обрывающейся в океан — я не только ухитрился не сорваться с любого из уступов, но и вообще не заметить чего-либо, похожего на подъем. Ветер сорвал с меня шляпу и, забавляясь, зашвырнул ее в бушующую пену. Белая пена — вот единственное, что я разглядел во мраке…

— Жанна! — закричал я что есть мочи. И почувствовал, как мой голос безнадежно тонет в штормовом реве. Если она и находилась где-то поблизости, моя девочка, вряд ли она услышала бы меня.

Новый порыв ветра едва не сбросил меня с обрыва. Инстинктивно я ухватился за скользкий камень справа от себя — и ощутил под ладонью нечто постороннее. Нечто непохожее на камень. Это был обрывок материи, случайно зацепившийся за острый выступ. Я взял его, поднес к глазам — и тут же узнал его, это было нетрудно. А узнав, снова почувствовал, как безумие черными губами ласково целует меня в макушку.

Клочок материи, который я сжимал в кулаке, был небесно-голубого цвета. Такого же цвета было любимое платье Жанны-Луизы — в нем она позировала Огюстену возле парапета старого форта, что стоял в Песчаной бухте.

— Жанна! — снова закричал я — вернее, просипел, потому что сорвал голос. — Жанна, я не виноват, слышишь? Я не виноват в его смерти, Жанна!!!

И мне почудилось, что океан — громадный, черный, исполненный нерассуждающей ярости — хохочет надо мной. Над жалкой попыткой его одолеть…

Судя по настенным часам в номере, поезд, на котором собиралась уехать мадам Блонтэ, давным-давно отошел от вокзала. Чемодан сиротливо лежал на софе, в воздухе плавал сигаретный дым, и в бронзовой пепельнице высилась гора окурков.

— Одного не понимаю, — тихо сказал Егор. — Как вы могли так легко сдаться? А что, если ваш дневник — обыкновенная фальшивка? А если даже и настоящий — почему вы уверены, что ваш прапрапрадед написал правду? Вдруг он, извините, страдал душевным расстройством? Вдруг он попросту ошибался? Ведь нет никаких доказательств, что Наполеон выпил этот бокал. Нет никаких доказательств, что Наполеон не умер от банального рака желудка — есть только предположения, версии, смелые гипотезы, не более того. И я не могу поверить, что вы испугались…

— Испугалась? — женщина отшвырнула сигарету и вскочила с кресла. Верный секретарь успокаивающе взял ее за руку, но мадам Блонтэ только отмахнулась. — Вы знаете, что сделал Юлий, когда я приехала к нему в особняк? Он показал мне его.

— Кого? — не понял Егор.

— Дневник моего прапрапрадеда. Точнее, его копию. И сказал, что копию дневника ему передала одна известная нам обоим особа. И эта же особа организовала кражу медальона: отключила сигнализацию, провела в дом грабителей, наняла курьера для переправки ценности в Россию…

— Курьером был Владислав Виндзоров? Скрипач?

Мадам Блонтэ кивнула.

— И еще он сказал, что ни в коем случае не захочу, чтобы организатора кражи арестовала полиция, потому что… — она запнулась. — Потому что это была моя племянница .

— Ваша племянница? — потерянно переспросил Егор, припомнив слабый голос Виндзорова на магнитофонной пленке. — Лаура…

— Лаура Дассен, — тихо произнесла мадам Блонтэ. — Ее мать, моя сестра, умерла рано, и я взяла Лауру на воспитание. Своих детей у меня никогда не было… Знаете, месье Егор, она была очень талантливой скрипачкой, лучшей на своем курсе…

— Была? — так же тихо проговорил Егор. — Она…

— Она погибла три месяца назад. Автомобильная катастрофа, — Аника дотронулась до своего шрама. — Лаура была за рулем, я — рядом, на пассажирском сидении.

Секретарь Андрэ снова, как давеча, мягко коснулся ее плеча. На этот раз мадам Блонтэ не сопротивлялась: наклонила голову, нежно потерлась щекой о его запястье, села в кресло и пристально посмотрела на медальон, лежавший в коробочке на журнальном столике.

— Вы спрашивали об убийце, месье Егор? Вот он, убийца, перед вами. Лучше бы его никогда не нашли. Лучше бы его просто никогда не существовало…

Шесть цифр.

— Алло. Господина Изельмана, пожалуйста… Здравствуйте, Рудольф Исаакович. Вас беспокоит Егор Волынов.

— Кто-кто? Ах, да, свободный художник. Что на этот раз?

Егор помолчал, собираясь с мыслями.

— Вспомните, пожалуйста, ваш последний разговор с Юлием.

— Господи, опять! Я и так все доложил следователю, неужели вам лень почитать протокол? Ну ладно, ладно, что вы хотите узнать?

— Вы предложили Юлию устроить Машину карьеру. Он отказал, вы заявили, что он как собака на сене. Девочке можно организовать гастроли в Европе, необходима лишь некоторая сумма на раскрутку. А Юлий… Как он отреагировал?