Жан-Франсуа Паро - Таинственный труп

— Наверняка имеются очень простые объяснения, — примиряющим тоном произнес Бурдо. — Бывают совпадения, пусть даже и досадные. То, что они плыли на одном пакетботе, в один день въехали в Париж и оба привлекли к себе внимание полиции, не означает ничего, кроме случайного стечения обстоятельств.

— Оставь! Ты сам не веришь тому, что говоришь, просто хочешь успокоить меня. Ты же подчеркнул, что она сопровождала Эшбьюри и под именем Элис Домби въехала во Францию. Почему?

— Я этого не знаю, однако могу себе представить, что она хотела прибыть как можно незаметнее, ибо очень боится, что в ней узнают Антуанетту Годле, а главное, Сатин, бывшую девицу для утех, в свое время стоявшую во главе веселого дома «Коронованный дельфин».

Николя задумался.

— В общем, мысль правильная, но меня она не убеждает. И почему тогда она отправилась на улицу Бак, в дом, где ей принадлежит целый этаж! Какая уж тут скрытность…

— Осторожность не всегда является близнецом невинности, даже если они идут рука об руку по одной дороге. И не стоит искать тому причин. Напрасное занятие!

— Получается, дело о трупе возле Фор-Левека связано с отношениями между Англией и Францией. Да, почва, похоже, становится все более вязкой.

И снова он, казалось, погрузился в размышления.

— Тому, кто следит за нами, нельзя больше давать ни единого шанса, — произнес он. — С этой минуты ни тебе, ни мне не следует без нужды выходить на передовую, только ради обходных маневров или военной хитрости. Пусть действуют наши тайные агенты. Я же открыто займусь еще одним делом, о котором тебе пока ничего не известно и которое я прошу тебя сохранить в полной тайне.

Бурдо знаком показал, что рот его на замке. Его восторженный взор ясно дал понять, как он рад, что его посвятили в особое задание. Николя в общих чертах обрисовал интригу, плетущуюся вокруг королевы, постаравшись умолчать об отношении королевы к игре, понимая, что у недоверчивого и добродетельного Бурдо такая страсть может вызвать только неприязнь. Но удовлетворение от приобщения к важной государственной тайне возобладало над любопытством, и инспектор не стал подробно расспрашивать о фактах, рассказанных Николя, который, сдержанно изложив основную интригу, принес в жертву несколько второстепенных подробностей.

План кампании сложился. Враг следит главным образом за Николя, так что именно он отправится к Бертен, а потом поговорит с Полеттой; будучи в курсе всех городских слухов, хозяйка «Коронованного дельфина» могла вывести его на Киску, любовницу Лавале, исчезнувшую в день похищения художника. В то же самое время многочисленные эмиссары начнут прочесывать часовые мастерские. Надо сосредоточиться, во всем разобраться, а затем собраться и нанести ответный удар.

Бурдо застенчиво спросил, что делать с Элис Домби. Постаравшись принять равнодушный вид, Николя оценил риск и необходимость. Антуанетта не могла удержаться от желания повидаться с сыном, для чего ей пришлось сбросить свою английскую личину. Тут его пронзила жестокая мысль, которую он счел неуместной, хотя она и напрашивалась сама собой: а не вышла ли она замуж за англичанина? Впрочем, его это не должно волновать, она свободна, как и он сам; и все же порыв, бросивший их в объятия друг друга, не мог быть чем-то мимолетным, случайным. Он отчаянно кусал себе губы. Наблюдая за ним, Бурдо словно следовал за всеми извивами его мыслей.

— Пусть за ней проследят, как и за господином Келли; мы быстро поймем, что к чему. Возможно, в один прекрасный день мы, действительно, получим самое простое объяснение волнующему нас совпадению.

Он не верил ни единому слову Бурдо: тот наверняка говорил просто так, чтобы усыпить его боль. Антуанетта обманула его, скрыла свой приезд в Париж, и только благодаря преданности сына он узнал о нем. Тревога и тоска нарастали, очередной раз напоминая о его давней привычке разбирать каждое событие по косточкам, а затем делать исключительно мрачные выводы.

— Пьер, ты остаешься на заднем плане. Брось вперед наших тайных агентов. Пусть они рыщут повсюду. Не щади денег.

— К кому ты отправишься в первую очередь? К Полетте или к выскочке Бертен?

Николя бросил взгляд на часы.

— Начну с Полетты. В этот час «Коронованный дельфин» только просыпается… А почему ты называешь ее выскочкой?

— А разве нет? Где она была бы, если бы не втерлась в доверие королеве? Женщины, они все такие! Ох, и кого только ни принимает королева!

— Полно, не преувеличивай изворотливость Бертен, просто она умеет украшать женщин. А женщина, думая об украшениях, думает о любви.

Каждый раз, отправляясь в «Коронованный дельфин», Николя казалось, что он возвращается в прошлое. Этот дом был связан с основными этапами его бурной жизни. Полиция всегда поддерживала особые отношения с притонами разврата, но для него эти отношения стали особенными вдвойне по причине его своеобразной привязанности к Полетте; никогда не закрывая глаза на темные делишки сей особы, он ценил нередко проявляемую ею сердечность и часто оказывал ей снисхождение.

В первый раз дверь оказалась незапертой, и впервые его не встретила хорошенькая негритяночка, которую он помнил еще ребенком. В ротонде стоял полумрак, и он не сразу заметил, насколько обтрепалась и износилась некогда пышная и кричащая обстановка дома. Царившая здесь, как, впрочем, и во многих подобных заведениях, роскошь дурного пошиба не выдержала испытания временем. Обивка потускнела, кое-где виднелись явные пятна грязи. Ножки массивных кресел расшатались, резные ручки обшарпались. Истершиеся до основы ковры махрились по бокам. Заглянув в комнату, где Полетта обычно принимала клиентов, и никого там не увидев, он направился к альковам, скромным абсидам сего храма Венеры. Неожиданно из-за занавеси одного из храмов донесли слова и вздохи, значение которых не подлежало сомнению.

— Ах, какая прекрасная грудь! Ах, какая упругость! Плутовочка моя, как же замечательно смотрятся эти полушария!

— Сударь, уберите вашу руку!

— Как, мошенница! Ты же сама сжимаешь мне… Я прекрасно понимаю, что все это значит. Скинь же, наконец, эти меха! Они тебе не идут и безумно меня раздражают.

— Но сейчас холодно!

— Но я-то весь горю!

— Остановитесь, ради всего святого!

Не расположенный держать свечку, Николя громко закашлялся.

— Ах, ты черт! Опять кто-то явился. Наверняка тот старый бурдюк.

Драпировка резко откинулась, и показался молодой человек, чья одежда — рубашка и кюлоты — пребывала в весьма живописном беспорядке. Он гневно уставился на комиссара.

— Черт, это еще что за тип?

Его лицо, красивое, но пустое и бессмысленное, стало наливаться краской. За ним виднелась юная негритяночка; узнав своего старого приятеля Николя, она понурилась и замахала рукой, видимо, веля ему скрыться; другой рукой она судорожно пыталась оправить платье. Подбоченясь, незнакомый хлыщ разглядывал шпагу комиссара.