Борис фон Шмерцек - Второй Грааль

Но с психическим состоянием все обстояло много хуже. Вчерашняя операция стала самым тяжким испытанием в его жизни. Беспомощность, страх и неизвестность — все это чуть не довело его до безумия. И еще ярость оттого, что Донна Гринвуд — одна из немногих людей, которым он доверял, — предала его. Вероятно, и другие члены общества были с нею заодно. Разочарование было глубоким.

Нангала услышал, как открылась дверь.

— Добрый день.

В комнату вошла бледная молодая женщина, которая вчера занималась им, после того как его привели из тюремной камеры. Сегодня ее кожа казалась еще прозрачнее. Нангала заметил, что она — намеренно или бессознательно — уклонялась от его взгляда. Тем не менее ее глаза излучали нечто, дававшее ему проблеск надежды, — теплоту. Единственный проблеск в этих катакомбах без окон.

— Как ваше самочувствие?

Это был не просто дежурный вопрос. Что-то в ее голосе заставляло поверить, что она искренне интересовалась его состоянием.

— Когда я вас увидел, сразу стало намного лучше.

Она застенчиво улыбнулась, но не стала поддерживать беседу. Вместо этого вынула из ящика цифровой термометр.

— Откройте рот, — потребовала она.

Нангала повиновался, и она сунула ему термометр под язык.

— Как фас совут? — спросил он, термометр явно мешал разговору.

— Рейхан. Рейхан Абдалла.

— Меня — Энхони.

Она рассмеялась, взглянув на него сияющими миндалевидными глазами.

— Энхони? Красивое имя.

Нангала попытался ее поправить, но она не позволила:

— Держите рот закрытым. Я знаю, как вас зовут.

Через несколько секунд термометр издал звуковой сигнал.

— Тридцать четыре и два, — констатировала женщина. — Похоже, что вчерашняя операция прошла удачно.

Она отпустила ножной тормоз на передвижной кровати Энтони Нангалы и стала толкать ее в освещенный холодным неоновым светом коридор.

Свернув за угол, она вкатила кровать в одну из дверей. Теперь они снова оказались в операционной. Нангала почувствовал, как его опять мгновенно захлестнула паника. Кошмарный сон продолжался!

Прежде чем он успел что-либо сказать, женщина покинула комнату. Инстинктивно Нангала хотел ринуться за ней, но оковы удержали его. Ярость и отчаяние охватили его. Приступами, сменяя друг друга, чувства накатывали на него и превращали ожидание в пытку.

Наконец он услышал в коридоре шаги, затем шорох у двери.

— Хорошо, что вы снова сюда… — сказал он с облегчением. Затем увидел, что это не Рейхан Абдалла, а доктор Гольдман.

— Вы рады моему обществу? — спросил ученый с самодовольной улыбкой на губах. — Великолепно. А то я опасался, что вы обиделись за мое вчерашнее поведение.

Ирония и насмешка подействовали на Энтони Нангалу как удар хлыстом. Если бы оковы не сдерживали его, он вскочил бы с кровати, чтобы вцепиться в глотку этому негодяю.

Гольдман взял стул и сел рядом с кроватью Энтони Нангалы. Затем придвинул стол-приставку, на котором уже были подготовлены несколько шприцев. Рядом лежали инструменты. Такой безупречный порядок заставил Энтони задрожать. В этой лаборатории ничто не предоставлялось случаю. Что бы Гольдман ни решил с ним сделать, он выполнит это.

Ученый продезинфицировал место на тыльной стороне кисти Нангалы и ввел канюлю, к которой подсоединил капельницу с прозрачной жидкостью. Затем сделал первый укол в плечо.

— Это всего лишь миорелаксант, — пояснил он. — Чтобы вы немного расслабились. Расслабленное тело лучше реагирует на терапию.

В самом деле, уже через несколько секунд Нангала почувствовал, как его мышцы утратили способность сокращаться. От этого его страх только возрос. Он был отдан на произвол Гольдману.

Продолжая терапию, ученый одновременно пояснял, что делал: уколы и раствор для внутривенного вливания содержали множество витаминов и гормонов. Позже, днем, Энтони Нангала получит инъекции нативных клеток.

— Другими словами, вы пройдете целиком первый этап моей терапии, — сказал Гольдман. — Так же, как и сенатор Блумфилд, которому я провел подобные манипуляции несколько минут назад. После вчерашней операции вы даже обгоняете его на шаг. Вы можете стать первым человеком, перешагнувшим возраст в тысячу лет.

Энтони Нангала теперь ничего не понимал.

— Зачем вы это делаете? — спросил он.

— Неужели так трудно догадаться? Конечно, чтобы исследовать вас.

— Исследовать?

— Мы будем регулярно контролировать состояние ваших органов, брать пробы, чтобы выяснить, как моя терапия действует в условиях пониженной температуры тела.

Брать пробы! Слово отозвалось в голове Нангалы приглушенным эхом. Он с трудом понимал то, что для Гольдмана звучало как нечто само собой разумеющееся.

— Даже если ваша терапия подействует, в чем я сомневаюсь, — сказал он, — неужели вы всерьез полагаете, что я тысячу лет буду безропотно терпеть ваши постоянные обследования?

Что, собственно говоря, вообразил себе этот сумасшедший ученый? Что он, Нангала, будет из благодарности целовать ему ноги? Как только он выберется отсюда, то позаботится о том, чтобы Гольдман и все его сотрудники как можно скорее оказались за решеткой.

— Боюсь, что у вас нет другого выбора, — холодно возразил Гольдман. — Вы слишком ценны для науки, чтобы я мог вам позволить уйти.

Прошло несколько секунд, прежде чем Энтони Нангала осознал значение его слов. Он почувствовал, как кровь отлила от лица.

— Вы хотите продержать меня под замком тысячу лет? — пробормотал он.

Гольдман холодно улыбнулся:

— Не правда ли, слово «пожизненно» в вашем случае звучит как-то по-особому?

Рейхан Абдалла чувствовала себя слабой, еще более слабой, чем в течение прошедших дней. С тех пор как она снова приступила к работе у доктора Гольдмана, она чувствовала, как ее силы убывают.

У нее был перерыв в работе почти на год, чтобы поберечься и преодолеть кризис. Кажется, никто всерьез не верил в то, что она когда-нибудь снова выйдет из больницы. Однако она мужественно боролась с болезнью и победила, по крайней мере на этом этапе. Правда, она не знала, что будет с нею дальше.

Она поборола слезы и отогнала подступающее отчаяние. «Не сдаваться!» — приказала она себе. Но это было совсем не просто, когда каждое движение стоило усилий и легкое щекотание в носу вызывало смертельный страх. ВИЧ, уже восемь лет бушевавший в ее организме, собирался вновь стать господином над ней, наверное в последний раз. Она почувствовала, что дрожит.

Но до тех пор, пока она работала в группе доктора Гольдмана, у нее, по крайней мере, была надежда. Не только для нее. Для мужа, заразившего ее этой ужасной болезнью, для сына, с самого рождения страдающего СПИДом. Рейхан Абдалла вовсе не хотела жить сотни лет. Ее единственной целью было дожить до нормальной старости. Она мечтала увидеть своего сына выросшим и иметь больше времени, чтобы простить мужу роковую любовную интрижку. Она хотела еще детей — и когда-нибудь внуков. И еще она хотела сделать подарок всем другим ВИЧ-инфицированным: шанс на нормальную жизнь. Только по этой причине она согласилась здесь работать.