Дмитрий Дивеевский - Дровосек

1059 год. Феодосий приносил хлеб и мед, но Иллариону не становилось лучше. Его срок пришел. Он не замечал Феодосия, потому что его разуму оставалось немного времени для последних мыслей. В чем главнейшее человечье предназначение? В любви к Господу? Это мечта, а в каждом дне своей жизни что? Что, Господи, должно освещать мой человечий путь? Ты ли шепчешь мне на ухо: «Не предай»? Твои ли это слова? А как же! Ведь Тебя предал Твой ученик, и от этого пошел отсчет человеческому состоянию. Предатель – самое худшее, что бывает на свете. Предатель – венец Сатаны. Верность – венец Господа. Он не предал Отца и пошел на смерть. Как же я раньше до этого не дошел? В этом все дело! Познавший себя в Боге состоится лишь при испытании верностью. Испытание верностью будет ему обязательно дано нападками Сатаны. Каждый верующий подвергается нападкам нечистой силы, и каждый примеряет на себя венец. Венец предателя или венец соратника. Иначе не бывает. Нет тихих уголков, в которых верующий может отсидеться. Каждый выходит на испытание искусом. Вот в чем дело. Верность Господу – земной долг христианина. Неверность Господу – земная плаха его. Страшное начало страшного продолжения.

Всегда ли я был верен Господу? Не было ли в моей жизни поступков, которые вольно или невольно предавали веру? Не было ли слабости и страха за свою жизнь, что заставляли забыть о Боге? Простит ли мне Господь любовь к Ирине, чуть не заставившую меня покончить с жизнью? Бессчетные годы прошу об отпущении этого греха и не знаю, есть ли у меня надежда…

Тридцатилетним монахом Илларион не смог удержать свое сердце от любви… Не смог укротить его молитвами и плачем отчаяния, ослабел волей, когда в него, монаха, влюбилась молодая прихожанка, жена киевского кожемяки. Оставшись однажды после вечерней исповеди в пустом храме, она заговорила с Илларионом, и он сам не заметил, как оказался в ее жарких объятиях. Впервые познавший огонь женских губ, он только успел подумать: «Господи, помилуй!» – и едва вырвался из тепла дышавшего желанием тела. И потом, когда она ушла, он понял, что начинается время страшных искушений. Илларион не мог ни о чем думать, кроме Ирины. Молитва не шла, тихий и смиренный голос, всегда так мудро и успокаивающе говоривший в душе его, исчез. А на смену этому голосу пришел зычный и требовательный глас плоти. Илларион страстно желал Ирину и, чтобы побороть страсть, изводил себя телесными мучениями и голодом. Руки его покрылись ожогами от свечей, лицо осунулось, ранее такие ясные и глубокие мысли перепутались. Он плакал по ночам от своей неспособности побороть чувство и молил Господа о спасении. Ирина еще несколько раз наведывалась в храм, но что-то не давало ей снова переступить запретную черту, и однажды она исчезла навсегда. Пришло время, и опомнился молодой монах, понял, как уязвима его душа перед искусителем и как неустанно ее надо укреплять для новых схваток. Тогда встал Илларион перед иконой Божьей Матери, бессчетные дни и ночи непрерывно молился, не поднимаясь с колен, прося о милости, а когда встал, была в нем новая крепость для борьбы с грехом.

«Простит ли мне Господь тот страшный грех? Страшный грех, который сам себе не прощу никогда. Боже мой, как же слаба человеческая душа. Как незаметно она отдается требованию плоти, в какую бездну она может завести человека!»

В ночь на Воскресение Христово Илларион молился, стоя на коленях на разостланном кожушке, обратившись лицом к киевским храмам. Душа его наполнялась радостью оттого, что снова повторяется Божественное чудо, дающее надежду всем людям, и тлела боль оттого, что сам он не сумел достойно пронести возложенные на него тяготы монашества.

«Боже, милостив буди мне грешному», – в последний раз прозвучало в его голове, когда до откоса долетел праздничный перезвон Софийского собора.

Геннадий Воронник позвонил в Вену Роджеру Виллису после нескольких недель мучительных раздумий. Надо было разрешать финансовую проблему. Он залез в долг, сам не заметив как. Долг не очень большой, но требовавший усилий, чтобы от него отделаться. Всего лишь четыре тысячи марок ФРГ недоставало в его кассе корреспондента АПН, когда он наконец-то свел баланс перед отпуском. Четыре тысячи марок – две месячных зарплаты. Вложить их можно было за полгода, особенно не напрягая бюджет семьи. Откуда он появился, этот долг? Просто тот образ жизни, который вел Воронник, никак не умещался в его скромную зарплату и грошовые представительские расходы. Купить дорогой букет цветов жене знакомого, пригласить кого-то в приличный ресторан, носить достойный джентльменский набор – дорогие часы, запонки и галстук, заказывать доставку продуктов на дом – вот ты уже и в долгах. Потому что совковые зарплаты предполагают экономию на всем. А он, Геннадий Воронник, не привык напрягать себя унизительной скупердяйской жизнью – покупкой продуктов в «Лиддле», где, кроме советских дипломатов, отовариваются только негры и турки, беготней по распродажам и смущенным ковырянием в кошельке при расплате в ресторане. Он был журналистом-международником и старался держаться наравне со своими западными коллегами. Ему была приятна легкость в общении с ними, которая обеспечивается только туго набитым кошельком, непринужденное обращение с деньгами – этот флер респектабельности, который непременно образуется вокруг людей подобного стиля жизни.

Поэтому, когда он столкнулся с проблемой возвращения долга, первое, что ему пришло в голову, была мысль о необходимости окунуться в унылое полунищее прозябание, удушения любых, самых простеньких потребностей, морального самоедства.

Соображение о контакте с ЦРУ вкралось в его сознание как-то незаметно и безобидно. Геннадий знал, что Виллис является разведчиком. Они познакомились пару лет назад во время приема. Воронник проверил его по учетам Центра, и Центр, сообщив, что Виллис является установленным сотрудником ЦРУ, рекомендовал ему разработкой американца не заниматься и перевести контакт на официальную основу. То же самое, видимо, рекомендовали Виллису его шефы из Ленгли. После этого они иногда случайно пересекались на пресс-конференциях и других мероприятиях в журналистском корпусе, но плотно не общались. Затем американца перевели в Вену, но, будто чувствуя, что не все еще отыграно, он дал Вороннику на прощание свои новые телефоны. Роджер был очень симпатичным и доброжелательным парнем, и Геннадий решил, что с ним можно договориться о частичном сотрудничестве. Ведь о предательстве тех, кого он знал, не могло быть даже и речи. По линии своего управления Воронник вел двух нелегалов. В этих людей были вложены гигантские деньги, нелегалы занимали важные позиции в ФРГ. Предать их – означало стать Иудой в глазах всего своего народа. Но ведь были и секреты поменьше. Например, много ли стоит ведомственная принадлежность сотрудников посольства – кто из них дипломат, а кто и не очень? Да те, кому надо, это и так хорошо знают. Но на продаже такой информации можно кое-что подзаработать и восстановить финансовый статус-кво. Есть и другие вещи невеликой важности. Вот их, пожалуй, и можно сбыть жадным до всякого дерьма цэйрушникам.