Дмитрий Дивеевский - Дровосек

После школы Николай Иванович закончил строительный техникум, трудился мастером на кирпичном заводе, но потом начал постепенно спиваться и потерял работу. Поношенное пальто на худых плечах, обтрепанные китайские кеды и больной блеск глаз выдавали в нем человеческое неблагополучие.

«Буханка» ходко ныряла по колдобинам лесной дороги, ведущей к Арскому пруду. На темных утренних облаках уже появились отблески утренней зари. Охотники опаздывали. С восходом солнца утка могла сойти с пруда.

На одном из поворотов Александр Иванович резко затормозил машину.

– Гляди на осину. Глухарь. Открывай окно, пали. Мотор глушить не буду – улетит.

Данила выглянул в окно. Совсем недалеко в рассветной мгле красовался глухарь, устроившийся на вершине дерева. Дрожащими от волнения руками Булай зарядил ружье «тройкой», отодвинул стекло, выставил ружье, наспех прицелился и нажал на спуск. Ухнул выстрел. С верхушки осины посыпались листья, а глухарь не спеша снялся с ветки и полетел прочь.

– Ты чо, Всеволодыч? Не пил вчера вроде. В таких не мажут, – довольно нетактично прокрякал сиплым голосом Александр Иванович.

– И правда, не пойму в чем дело. Уж проще некуда, – смущенно ответил Булай.

Тронулись дальше. Вскоре лес стал редеть. Остановили машину у дороги и пошли пешком к пруду. Над вершинами зари поднялось малиновое сентябрьское светило, и лес сразу наполнился голосами птиц. Прокравшись к воде, охотники поняли, что утка слетела. А может, ее и не было.

– Поехали на Волчков. Может, там чо найдем, – сказал егерь.

Пересекли на УАЗике часть леса, выехали на опушку и двинулись пешком в поля, к Волчкову пруду. Вскоре вошли в одичавшие, заросшие крапивой сады.

Булай сказал приятелям, что нагонит их, а сам остановился и огляделся вокруг. Стайки обломанного вишенника, кусты выродившейся смородины, чуть заметные следы ям на месте построек да заросли крапивы – все, что осталось от окояновского поселка. Он нашел место, где стоял дом его деда, присел на трухлявый пень и закрыл глаза…

Яркий летний день дрожит в мареве горячего воздуха. Мама ведет его за руку на опушку леса собирать ягоды. Она заполняет собою полнеба и кажется божественно красивой. Вдоль дороги стоят деревянные дома с резными наличниками. Какая-то женщина говорит с крыльца что-то веселое маме. Та отвечает певучим, счастливым голосом. Напротив домов к небу поднимаются могучие ивы. Несколько женщин сидят в тени одной из них, занимаются рукодельем и, кажется, поют. Ощущение блаженства.

Окояновский поселок появился здесь в двадцатом году. Дюжина семей, в основном родственники, под руководством его деда переселились сюда, убегая от голода. Сначала это была коммуна, затем она превратилась в колхоз «Ясная Поляна», и худо-бедно окояновцы прожили в нем до начала пятидесятых.

Отсюда его отец пятнадцатилетним парнишкой ушел в большую жизнь, сюда демобилизованным офицером привез после войны молодую жену. Здесь Данила появился на свет.

В начале пятидесятых, когда началось послевоенное восстановление страны, бывшие горожане, имевшие городские профессии, снова потянулись в Окоянов.

Поселок «Ясная Поляна» исчез с лица земли. Но семья Булаев часто наведывалась сюда посидеть часок-другой на опушке леса, посмотреть на заброшенные сады и вспомнить то былое и дорогое, что всегда связывает нас с прошлым.

Послышалось негромкое тарахтенье, и Данила увидел, как из-за орешника по грязной дороге выбирается колесный тракторишка. В застекленной кабине сидел молодой мужик в замасленном комбинезоне, а рядом притулилась молоденькая беременная женщина, видно, жена. Они проехали мимо, не обращая внимания на охотника, перебрасываясь короткими фразами и улыбаясь друг другу. Тракторишка свернул в заросшее сурепкой и овсюгом поле. Опять стало тихо.

За ивами, недалеко от этого места когда-то стоял крытый соломой конный двор. Детская память Данилы хорошо зафиксировала эти картины, и он сейчас легко воспроизводил их в своем воображении. Так же, как и разговоры взрослых, которые велись в присутствии несмышленыша. Теперь, повидав многое, он связывал те запомнившиеся обрывки в одну нить и видел перед собой происходящее.

Ветерок доносит от конного двора запах сена, навоза и лошадиного пота. В сеннике мелькает фигура Петра Сивого, единственного допризывника, оставшегося в поселке в 1943 году. Остальных ребятишек его возраста забрали в ФЗУ. Петр уже перешагнул за семнадцать лет и в ожидании призыва помогал конюху на конном дворе. Сейчас конюх, старик Коробков, пошел по обыкновению домой прикорнуть часок после обеда, а Петр ворошил свежее, непросохшее сено.

Тихо скрипнули ворота, и со стороны лугов, где работали на сенокосе колхозницы, во двор скользнула Дарья Хлудова, двадцатилетняя молодуха, два года назад проводившая мужа на фронт, так и не успев забеременеть от него. Дарья прислонилась к косяку и неотрывно смотрела на обнаженную спину Петра. Ноги сами принесли ее сюда, вопреки стыду и страху людской молвы. Молодая кровь жаждала плотской любви, и не было у нее сил остановить себя. Тело женщины налилось страстной свинцовой тяжестью, она подошла к парню сзади, обняла за плечи и крепко прижалась к нему. Петр замер, сразу поняв, кто это. Уже давно их взгляды пересекались при встречах, и искрило от этих пересечений в его сердце. Но он еще не изведал женской близости и напрягся, не зная, как поступить.

Дарья припала щекой к его спине, гладила рукой мускулистую грудь и поджарый живот. Затем рука ее скользнула ниже. Она расстегнула ремень, сильным движением повернула парня к себе, сдернула с него хлопчатные брючишки, повалила на сено и села сверху. Животный стон вырвался через ее стиснутые зубы. Два года бессонных ночей, пролитых слез и подавленных желаний слились в этом глухом звуке.

Тело Петра билось в сладкой конвульсии. Он забыл о том, как гнал от себя мысли о Дарье, о том, что она жена его двоюродного брата, и теперь поселок закипит разговорами о них.

Утолив первый позыв плоти, Дарья легла рядом с Петром и целовала его лицо, его желто-соломенные волосы, прижималась к нему крепкой грудью в ненасытном желании получать мужское тепло…

Данила посмотрел вслед удалявшемуся тракторишке со счастливой семейной парой и улыбнулся. На другом конце времени исчезал конный двор под июльским небом и устало идущая в поле Дарья. Она еще не знала, что понесла первенца, и что Петр уйдет на фронт, так и не увидев своего ребенка. А через полгода умрет в госпитале, иссеченный осколками на берегу Вислы. Потом возвратится невредимым с войны ее Костя-танкист. И, увидев держащегося за мамкин подол однолетка, молча поставит в угол рюкзак и уйдет в город. Месяц спустя Костя вернется домой, черный от водочного угара, сядет на лавку, возьмет мальчика на колени и скажет ей коротко: