Николас Ремин - Снег в Венеции

– Что-то с этой ручкой не в порядке, ваше императорское величество.

Сегодня утром на графине был наряд из темно-красного бархата в восточном вкусе, нечто среднее между утренним халатом и платьем. Он напоминал домашнее одеяние, что было неприемлемо для статс-дамы императрицы, по протоколу второй дамы в империи. Столь небрежный наряд ей не подобало носить даже в утренние часы, когда первая дама – императрица – была еще не одета и беззаботно прихлебывала горячий шоколад.

Но Елизавета ничего не сказала. Во-первых, прошлая ночь и так сложилась для Кёнигсэгг в высшей степени неудачно; во-вторых, Елизавете очень хотелось узнать о происшествии с надворным советником.

Может быть, штормовой ветер, который свистел вчера над крышей палаццо, унес почту в море? И уж не вместе ли с самим надворным советником? Елизавета хотела немедленно услышать увлекательную историю, ей так хотелось, чтобы предстоящий день стал веселее прошедших.

– Вастль утверждает, что моя почта пропала, – произнесла Елизавета.

Кёнигсэгг стояла перед столом, за которым завтракала императрица, и нервно мяла носовой платок. Глаза у Кёнигсэгг были красные от слез.

– Садитесь, графиня. – Елизавета могла бы сказать ей, что ни один мужчина не стоит того, чтобы из-за него так горько плакать. Но это вылилось бы в разговор, от которого она в данный момент сочла за благо отказаться. Сейчас самое главное – выяснить, при каких обстоятельствах пропала почта – Вастль говорит, что с надворным советником что-то случилось.

Кёнигсэгг кивнула и села на стул, держа спину так прямо, словно она была деревянная. Елизавета отчетливо поняла, что графиня силится не думать больше о том, как граф обидел ее сегодня ночью, а пытается сосредоточиться на вопросе императрицы.

– В каюте надворного советника произошло преступление. Надворный советник убит, – проговорила Кёнигсэгг слабым голосом. – Надворного советника убил человек, проникший в его каюту.

Елизавета опустила веки, глубоко вздохнула и на секунду задержала дыхание.

– Кто-то убивает на судне пассажира первого класса, и ему удается беспрепятственно сойти на берег?

– О преступлении стало известно уже после того, как пассажиры оставили судно.

– Откуда вы все это знаете?

– От жениха Вастль. Он ординарец Пергена. Они вчера вечером встречались, и Вастль только что мне обо всем рассказала.

– Кто такой Перген?

– Полковник из штаба Тоггенбурга. Он ведет расследование. Дело имеет политическую подоплеку. А больше я ничего не знаю.

– Политическую? Вастль не сказала, почему?

– Она упомянула только, что сначала за дело взялась полиция Венеции. А потом полковник Перген отстранил комиссарио.

– Какого комиссарио?

– Который отвечает за район Сан-Марко. Он венецианец.

– Что вы еще знаете?

– Есть еще одна жертва преступления. Женщина, которая находилась в каюте надворного советника, – сказала Кёнигсэгг таким тоном, что было ясно: мысли ее витают где-то далеко.

Елизавета вновь глубоко вздохнула Второй труп! Женщина! Выходит, и она, Елизавета, тоже причастна к этому страшному делу, потому что среди прочего пропали и письма, предназначенные лично ей!

– Известно уже, кто эта женщина?

– Нет. Однако Вастль сказала, что она была молода. – Кёнигсэгг высморкалась и продолжила вялым голосом, начинавшим раздражать Елизавету. – Перед смертью женщина была связана и подвергалась жестокому обращению.

Елизавета в третий раз вздохнула полной грудью.

– Кто жестоко обращался с молодой женщиной? Надворный советник или убийца?

На лице Кёнигсэгг появилось недоуменное выражение.

– Этого я сказать не могу.

– Имеет ли смысл мне самой расспросить Вастль?

– Думаю, она рассказала мне все, что ей известно.

– Каким путем моя почта попадает в королевский дворец?

– Курьерская почта проходит через канцелярию коменданта города. А потом лейтенант из комендатуры доставляет ее сюда.

– Выходит, что сам Тоггенбург обязан объяснить мне, что случилось с предназначенными для меня письмами.

Это был не вопрос, а констатация факта, и Кёнигсэгг понимающе кивнула.

Елизавета подумала, что надо пригласить Тоггенбурга.

– Есть у меня на завтра еще свободное для приема время? – спросила она. Это был странный вопрос и сама Елизавета, и Кёнигсэгг знали, что в Венеции у императрицы в распорядке дня никаких «пустот» не предусмотрено.

Но Кёнигсэгг – из соображений этикета – ответила не сразу, а после небольшой паузы:

– Нет, ваше императорское величество. Свободного времени у вас нет.

– Напишите несколько строк Тоггенбургу, – подумав, распорядилась Елизавета. – Я хочу видеть его завтра. Упомяните, что я желаю получить разъяснения о моей почте. Упомяните также, что я ожидала писем от его величества императора. Только и всего.

Кёнигсэгг присела в реверансе (двадцать минут назад она забыла о нем, что не осталось не замеченным императрицей) и подошла к двери. Но прежде чем она по своему обыкновению начала борьбу с дверной ручкой, Елизавета вспомнила еще кое о чем.

– И выясните, как фамилия этого комиссарио, этого венецианца, у которого Перген отнял дело, – сказала она. – Потом пусть придет Вастль и поможет мне одеться. А ручку двери нажмите вниз до отказа

Два часа спустя Иоганн-Батист фон Шпаур, полицай-президент Венеции и страстный любитель кушаний из потрохов, сидел в почти пустом зале ресторана гостиницы «Даниэли» и наслаждался видом поданного ему блюда с рублеными легкими. Большинство официантов маялись, стоя вдоль стен без дела, а немногочисленные посетители – несколько императорских офицеров да дюжина гражданских лиц – как-то совсем потерялись в большом зале. За соседним столом сидели французы, супружеская пара; они искоса поглядывали на блюдо, красовавшееся перед Шпауром: в меню потрохов не было.

– Вам нравится, комиссарио? – Шпаур разгладил салфетку, лежавшую у него на коленях.

– Очень, – сказал Трон.

Когда Трон три года назад вступил в должность, он как-то заметил в присутствии Шпаура, что дома у них часто готовили потроха. Шпаур истолковал его слова по-своему – прямо и недвусмысленно. Приглашая Трона пообедать вместе, он всякий раз заказывал разные блюда из потрохов, которые здесь подавали только ему: не мог же шеф-повар отказать всесильному гостю. У Трона недоставало храбрости признаться, что сболтнул он тогда о потрохах случайно, – и приходилось, сидя в шикарном ресторане «Даниэли» «наслаждаться» трапезой, к которой он был равнодушен. По правде сказать, он смотреть не мог на все эти нашпигованные желудки и шейки, жареные бычьи легкие и рагу из коровьих сердец.

– Можно еще покрошить чеснок в сметанную подливку, – предложил Шпаур, не сводя глаз со своего блюда.