Саймон Моуэр - Евангелие от Иуды

— Что это, Лео ? — повторяет Магда, подходя ко мне у входной двери, где можно позвонить в звонок, и появится женщина: ее волосы будут спрятаны под платком, тело будет скрыто цветастым фартуком, а обута она будет в комнатные шлепанцы. Но вход никто не охраняет, как будто произошла глобальная катастрофа. Дверь квартиры распахнута настежь.

— Что это? — Магда осматривает узкий коридор и унылые комнаты, вентиляционные решетки над дверными проемами, дверные глазки. — Что это? — повторяет свой вопрос Магда, хотя и так уже все поняла.

Не дожидаясь приглашения, мы переступаем через порог. Чай тут не подают. Пюре с колбасками и зеленым горошком тоже не угостят. В одной из комнат, прямо напротив двери, нет окон. О, раньше окон не было вообще нигде, но это потому, что проемы были замурованы, а во внешних стенах были предусмотрительно проделаны вентиляционные отверстия, чтобы заключенные не задохнулись. Но в комнате напротив двери, узкой и голой, окон не было изначально: обычная кладовая, чулан, по-итальянски это называется un ripostiglio .

— Вот здесь, — говорю я, указывая рукой. — Вот здесь.

Комната эта шириной в шесть футов и шестнадцать в длину. Голый пол. Стены покрыты толстым слоем синей краски — мерзкий, казенный цвет. Магда застывает в дверном проеме, неохотно заглядывает внутрь, еще не зная, что увидит там.

— Смотри. — На краске выцарапаны отчаянные, дерзкие каракули. Я хорошо знаю это место, знаю, где находится каждое слово, каждая фраза, каждая богобоязненная надежда и каждое жалкое признание. — Смотри.

Она заходит в комнату и смотрит, куда я указываю. Это греческое слово ιχθύς, «рыба».

Пришло время прочесть лекцию о рыбах.

— И вот здесь.

Дата, выцарапанный календарь, проклятие, послание Dio с'и. Camerati non dimenticarmi . Бог есть. Друзья, не забывайте меня.

— И еще вот тут. — Сквозь каракули проглядывает белая штукатурка, как мясо в открытой ране, как кость сквозь ожог: Addio pianista mia. Non serbo rancore. Un bacio Francesco .

Реальность текста, текст как улика и свидетель одновременно.

Addio pianista mia. Non serbo rancore. Un bacio Francesco .

Чем обычно выцарапывают подобные надписи? Ногтями? Пряжкой ремня? Нет, ремни отбирают. Скрепкой, найденной в пыльном углу камеры? Гвоздем из ботинка? Чем?

— Что это значит? — спрашивает Магда. Она выбирает одно слово, одно из многих. И слово стало плотью. — Serbo ? Что это значит? «Серб»?

— Rancore — это злоба, обида.

— Что это значит? — Голос ее хрупок, как будто готов в любую секунду надломиться.

— Non serbo rancore . Я не держу на тебя зла. Я тебя не виню, понимаешь?

Она рассматривает слова, выцарапанные на штукатурке.

— Кто такой Франческо? — спрашивает она. — И пианистка. Кто она такая? — И тогда Магда вздрагивает от всего этого ужаса — чувства замкнутости, ограниченности пространства, чувства ловушки. Ее ужасает прошлое, которое в этом месте нещадно подавляет настоящее и лишает всех свободы. — Я знаю, что это за место, — мягко говорит она. — Это тюрьма.

Магда пишет то, что я и предполагал: Лео на корточках сидит в углусиней комнаты. Загогулины на стенах, картинки и слова на синей краске. Лео в тюрьме.

Во Всемирном библейском центре в Иерусалиме над папирусом работали с безграничной осторожностью и терпением нейрохирургов. За спиной у них стояла видеокамера, немой свидетель происходящего. Там была женщина по имени Лия, приехавшая из музея Израиля; там был мужчина по имени Давид Тедеши, работавший над коллекцией папирусов в университете Дьюка и являющийся одним из самых уважаемых экспертов в сохранении папирусов — одним из самых уважаемых экспертов в мире, где осталось несколько десятков практикующих специалистов. «Уникально», — бормотали они Друг Другу, аккуратно увлажняя свиток, поддевая концы пинцетом и заглядывая внутрь. С осторожностью, с предельной осторожностью они развернули папирус, как разворачивают саван, в который замотан мертвец. Только внутри этого савана таились секреты двухтысячелетней давности. «Просто великолепно, — говорили они во время работы. — Фантастика».

Банальность слов.

Открытый свиток напоминал отрез грубой ткани длиной примерно в десять футов. Изъеденный, пожеванный то ли клещами, то ли временем, кое-где изгрызенный, кое-где — просто рваный, он все же оставался единым целым. Имелись двусмысленности, имелись лакуны, но несмотря на это текст можно было назвать полным — организованные группы букв без пропусков, без перерывов, без сомнений маршировали строем во всю длину свитка, будто незримая рука вывела их под линейку. Шестнадцать обтрепанных страниц, склеенных воедино. В среднем двадцать букв в строке и двадцать четыре строки на страницу. Иногда появлялся крохотный пробел, означающий начало нового предложения. В остальном пунктуация отсутствовала, никаких ударений, никакого придыхания. Текст был написан на простом, могучем языке восточного Средиземноморья — на койне.

— Уверенная рука, элементы курсива, — объяснил Лео Кэлдеру, когда они впервые взглянули на развернутый свиток. — Почерк аккуратный, но явно не принадлежит профессиональному писцу.

Кэлдер пробежал глазами по полосе папируса, всматриваясь в хитросплетения букв, в надежде обнаружить неожиданное объяснение, в надежде, что решение загадки снизойдет на него, как божественное откровение.

— Сомнений быть не может?

— Сомнений?

— В том, что Иешуа и Иисус Христос — это один и тот же человек.

Yeshu the Nazir . Написание этого имени в манускрипте Лео узнал с той же точностью, с которой мог узнать свое собственное имя. ΙΕΣΟΎΤΟΝΝΑΖΙΡ, iesoutonnazir . Иисус из Назарета. Лео, сгорбившись, сидел над текстом, изучая буквы при помощи бинокулярного микроскопа. Разорванные волокна плавали в сверкающем круге предметного стекла. На них остались хлопья пигмента, незаметные невооруженным глазом, отчего омикрон в бледной окружности оптического увеличения стал фрагментарным обрывком теты.

— Возможно, со временем…

— Сколько времени тебе понадобится?

Лео отвечал, не отрывая глаз от объектива:

— Нужен систематический подход. Сначала — транскрибирование ненормализованной орфографии, потом уже — перевод. Нельзя смешивать одно с другим, если потом не сможешь одно от другого отделить. — Он написал в блокноте: «theta-rho» — и снова посмотрел, будто погружаясь в глубину веков. Сложная, кропотливая работа. — Это thronon «престол», — пробормотал он. — Точно, престол. — Но следующие буквы повредились слишком сильно, чтобы смысл их можно было восстановить.

— Что — «престол»? Что, черт побери, значит «престол»?! — в нетерпении выкрикнул Кэлдер.

— Ничего. Ничего престол не значит. Просто гипотеза.