Ольга Михайлова - Мы все обожаем мсье Вольтера

— Что я думаю, Сансеверино, про то вслух не скажешь… без того, чтоб меня саму на старости лет в Сальпетриер не заперли. Мне просто мерещится. Но что в салоне Присиль гниль завелась — про то я вам давно толкую.

В полиции мадам де Верней встретили с изумлением, когда же старуха потребовала проводить её в мертвецкую, полицейские чины и вовсе оторопели. Но со старухой был тот самый священник, что в прошлый раз удивил их выдержкой и спокойствием, и возразить её сиятельству не посмели. Филибер Риго заранее вынул из ящика нюхательную соль и проследовал за гостями, готовясь подхватить графиню, случись с ней обморок.

Соль пригодилась. Правда, обморок чуть не случился с самим сержантом, когда он увидел, сколь деловито старуха изучает труп дальней родственницы, спрашивает у аббата, похоже ли это на то, что сделали с Валье, требует у полицейского агента и полевого сторожа перевернуть труп, и изучает крест, вырезанный на спине девицы. Затем, величаво проследовав в комнату полицейского инспектора, старая графиня сообщила ему, что зрелище это просто кошмарное. Мсье Антуан Ларро не оспорил суждение её сиятельства, поспешив согласиться.

Тут старуха вдруг заголосила что-то о своей любви, лейтенант, трепеща, вскочил, опасаясь, что истерический приступ у старухи просто начался с задержкой, сержант кинулся наперерез с солью, но аббат, поняв, что стенает мадам де Верней по затерявшейся где-то собачонке, успокоил полицейских и кинулся искать треклятого Монамура. Он поймал песика в коридоре у мертвецкой, где тот выскочил из корзинки, и тут через открытую дверь заметил нечто, на что не обратил внимания раньше. На плаще, в который была укутана девица, были следы пудры, причём два следа были расположены ниже колен, и ещё один, размазанный и бледный — выше, у плеча. Сзади неожиданно послышался взрыв хохота. Смеялся сержант Риго.

— Этот комок шерсти и есть Любовь её сиятельства?

— Его зовут Монамур, — пояснил аббат и удивленно принюхался. От песика нежно пахло ладаном и ландышами.

Аббат поспешил к инспектору, водворил Монамура в корзинку графини, и услышал, как мсье Ларро отвечает её сиятельству, что указанную ею странность они заметили, сержант Риго сделал те же выводы, что и она, район Ле-Аль буквально нашпигован полицией, с кладбища Невинных не спускают глаз днем и ночью, но, увы, полицейских меньше, чем дыр в ограде погоста, а ведь и ещё и иные дела есть…

— Как ни горько это признавать, мадам, сегодня мы знаем об убийце не больше, чем в октябре. И нынешнее несчастье ничего не прибавило. Надеюсь, вы не сочтете мой вопрос оскорбительным, я просто обязан его задать. Кто выиграет от смерти мадемуазель?

Старуха вопрос оскорбительным не сочла.

— У Женевьевы ни отца, ни матери. Она жила у деда, старого Ксавье де Прессиньи. Я — как бы троюродная сестра старого пентюха. Девчонке — почти никто. Но у Ксавье была родная сестра, и её-то сынок, видимо, и будет наследовать вотчину де Прессиньи. Больше некому.

— Я могу узнать имя этого молодого человека?

— Можете, вот только обвинить его в изнасиловании будет трудновато… Его зовут Бриан Артур д'Эпине де Шомон. Он странный молодой человек, говорят о нём всякое, но никто не помнит, чтобы он волочился за девицами. Да и силенок у Брибри на такое не хватит… Щупловат щенок, субтилен донельзя…

— Таким образом, он по крови — ваш внучатый племянник?

Этот вопрос графине не понравился. Она явно сочла его оскорбительным.

— Не по крови, а по глупости! Я — Энрика Бьянка ди Сальчи ди Монталара, и не сглупи я в молодости и не выскочи замуж за этого чертова графа Огюстена де Верней, сынка французского посла в Милане, сроду бы не имела я всей этой галликанской родни. Подумать только, — мечтательно закатила она глаза в потолок, — ведь обхаживал меня когда-то Роберто, маркиз ди Гвальсинара!

Сансеверино изумился.

— Бог мой… так вы из Бонелли?

— Разумеется. Так вот, супруг мой покойный, граф Огюстен, доводился Ксавье троюродным братом, и теперь мне волей-неволей Бриан, фенхель чёртов, как бы внучатым племянником приходится. Но не по крови! Мне — праправнучке Джероламо, маркиза ди Кассано ди Адда, кавалера Ордена Сантьяго, генерала папской гвардии, губернатора Борго и командора римской папской милиции — тщедушный фроччио кровной родней быть не может!

Аббат расхохотался, нисколько не осуждая графиню за подобное безразличие и даже пренебрежение к родственным связям. Теперь он понял, откуда она столь хорошо знала генеалогию его рода. Был он согласен с графиней и по существу. Брибри, хилый мозгляк, поэтическая душа, подстилка Лоло де Руайана… Смешно. Однако, Леру назвал Руайана мерзавцем… Чёрт возьми, а что если это всё — просто притворство? Негодяи нарочито уверили весь свет…

Но нет, всё это глупости. Начать прикидываться мужеложцами за десять лет до убийства? Нет. Пусть смерть Розалин обогащала Лоло, но — Люсиль де Валье! Зачем было убивать её-то? Обогатить банкира ди Гримальди?

Его отвлёк от лихорадочных размышлений новый вопрос полицейского.

— Таким образом, девушка жила с дедом — глухим семидесятилетним стариком?

— Да, Ксавье уже пару лет вообще ничего не слышит.

— Тогда не удивительно… Она вполне могла уйти незаметно.

— Разумеется, под самым ухом у старого глухаря тарантеллу танцевать было можно, он бы и не заметил…

— А какой она была?

— Женевьева? — Старая графиня пожала плечами, — да, в общем-то, такая же дурочка, как и все девицы её возраста… Влюбчивая, несколько навязчивая, упрямая и настырная. Считала себя весьма умной. Но я не замечала в ней явной испорченности или развращённости. В последний раз, когда мы виделись, откровенный вздор несла, повторить стыдно. Говорю же, дурочка.

Аббат снова согласился. Он помнил наивность Женевьевы, которая граничила порой с откровенной глупостью, и вообще — с чем только не граничила, но при этом она, недалекая и назойливая, казалась ему всё же непорочной.

В свете новость произвела убийственное впечатление, вызвав шок и откровенный ужас. Был отменён уже назначенный бал у герцога Люксембургского. Стало известно, что его величество выразил резкое недовольство работой полиции и всем происходящим. Смерть третьей жертвы злобного маньяка сделала для всех девиц бесспорной мысль о неизвестной, но страшной опасности, грозящей им всем. Были забыты прошлые мелкие распри и ссоры, все старались держаться вместе, делились соображениями о лучшей охране домов, говорили о родителях, заведших в домах собак для охраны дочерей, молодые люди, имевшие сестёр, тоже волновались.

В салоне мадам де Граммон новость вызвала переполох. Давно ли они все смеялись над дурочкой Женевьевой, и вот… её нет. Бриан де Шомон, неожиданно ставший наследником солидного состояния, был откровенно испуган — не заподозрят ли его в гибели Женевьевы? Он, трясущимися руками перелистывал страницы своей записной книжки, пытаясь доказать всем, кто желал его слушать, что в последние дни и часа-то один нигде не пробыл! Третьего дня он был у мадам д'Эпине, своей родственницы, потом у принца Субиза, потом они с Лоло и его высочеством посетили концерт «Лютней Короля», оттуда направились в бальный зал к графу де Раммону, на следующий день были с Тибальдо в картинной галерее, потом обед с Шарло, вечером — у де Конти на ужине, затем поехали к банкиру на партию в экарте, у него они с Лоло и заночевали, утром он был у куафёра, потом портной, а в семь вечера — приехали в салон маркизы.