Диана Стаккарт - Королевский гамбит

— Не мертвых следует остерегаться; меня беспокоят живые.

— Орландо, во всяком случае, находится под надежной защитой. Жаль, что такому мечу приходится ржаветь здесь, в темноте, — мрачно сказал еще один стражник.

Вновь послышалось шарканье, а затем шаги по каменным ступеням. Стражники, щурясь, вышли на солнечный свет, неся избавленные от тяжкой ноши носилки. Четыре факельщика погасили огонь, оставив лишь пару пылающих факелов на стенах снаружи склепа. Два других стражника между тем торжественно затворили за собой дверь гробницы, породив сначала протестующий скрип древних петель, а потом и щелчок соединившихся створок. Тяжелая щеколда вновь заняла свое место.

Все стали расходиться. Родственники и придворные направились в сторону кладбищенских ворот, где их ждали, чтобы доставить обратно в замок, повозки. Проявив удивительную заботу, герцог лично провожал вдову двоюродного брата от склепа. Вдруг он нагнулся и что-то прошептал ей. Если она и ответила, то сделала это, не нагнув головы, никак не показав этого. Ее походка не изменилась — была по-прежнему столь же царственна. Я провожала взглядом ее окутанную вуалью фигуру с невольным восхищением, стараясь представить, что она испытывает, утратив мужа.

Горе, отчаяние, угрызения совести?

Быть может, даже облегчение?

Не знаю, что же все-таки меня натолкнуло на мысль, что она может испытывать подобное чувство; тем не менее я решила поразмышлять над этим потом, а теперь обратила свое внимание на архиепископа. Он не отправлял служб в скромной церкви моего городка, и поэтому впервые я увидела его во время шахматной партии и теперь на похоронах.

Ничего плохого я не слышала об этом иерархе, который служил еще до моего рождения, хотя те, кто были до него, вызывали гнев, а то и презрение у своей паствы. Однако Его преосвященство Стефано, кардинал Нардини, видно, содержал небольшой штат слуг, тратил больше времени на церковные вопросы, а не государственные, и поэтому ему удавалось скрывать своих любовниц и незаконных детей, если таковые имелись, от окружающих. И мне казалось из моего укрытия, что его окружает ореол величественного благочестия, соответствующий его высокому положению в церкви.

Была, видимо, какая-то злая ирония в том, что граф, когда встретил свой конец, был наряжен, как этот выдающийся священнослужитель, и теперь настоящий архиепископ отпевает его на похоронах. «Синьор Луиджи знает свое дело, — с невольным восхищением подумала я, — ибо сшитый портным впопыхах наряд для шахматной партии был почти столь же пышным, как и роскошное одеяние его преосвященства».

Да, наряд был уместен как за проповеднической кафедрой, так и на шахматном поле.

Сопровождаемый свитой из духовных лиц, архиепископ старческим шагом направился к часовне, где его ждала изящная закрытая повозка, достойная своего высокопоставленного седока. На сбруе впряженных в нее лошадей виднелись отличительные знаки архиепископа. Он неуклюже забрался внутрь, и один из священников затворил за ним резную дверь. «Он поедет один, — догадалась я, — остальные духовные лица последуют за ним в более скромных экипажах, а монахи пойдут пешком».

— Наконец-то все закончилось. Ну а теперь мы посмотрим, кто вернется к месту упокоения графа, — тихо проговорил учитель, когда все разошлись и мы остались в компании с поющими жаворонками и мертвецами.

Он приподнялся, взял пустой мешок, где раньше лежало подслушивающее устройство, и аккуратно сложил его вчетверо. Затем Леонардо вновь улегся на землю и подложил мешковину, как подушку, под голову. Его рыжеватые волосы рассыпались по лицу.

— Следи в оба, Дино, — велел он, закрывая глаза и скрещивая руки на груди, — и разбуди меня, если кто вернется к гробнице.

И несколько мгновений спустя к жаворонкам, оживлявшим своим пением пустое кладбище, присоединился и его тихий храп.

Я подавила ухмылку и спросила себя, не в этом ли причина того, что учитель довольствовался всего несколькими часами сна ночью. Другие ученики и я давно заметили, что он несколько раз в день отлучается из мастерской на час или более. Быть может, некоторые из его отлучек связаны не с работой, а с необходимостью вздремнуть.

Я вдруг поймала себя на том, что зеваю, размышляя о том, как было бы здорово соснуть здесь, под лучами садящегося солнца, несколько минут. Но мне бы не хотелось дремать в таком месте после наступления темноты, сказала я себе, и эта тревожная мысль избавила меня от минутной слабости. Кроме того, учитель дал мне поручение, а мне бы не хотелось подводить его.

Я оперлась на локти и устремила свой взор на кладбищенские ворота, высматривая, не покажется ли кто из часовни. Почему учитель был так уверен, что кто-то вернется сюда, понять я не могла, однако знала, что интуиция обычно не подводила его.

Когда по прошествии нескольких минут никто не вернулся к склепу, я стала испытывать растущее беспокойство. Если бы мне не велели наблюдать, я бы достала записную книжку, которую всегда носила при себе, и записала бы в нее все самое интересное, что произошло за день. Что ж, придется подождать до вечера, когда мое дежурство закончится. Теперь же мне только остается тешиться воспоминаниями.

С возвышенности я видела участок дороги, по которой мы с Леонардо пришли к церкви. И она напомнила мне о моем путешествии к славному городу Милану. Улицы моего городка были погружены в темноту, когда я отправилась в путь, и ворота еще были заперты, ибо я пустилась в дорогу задолго до рассвета.

Покинув отчий дом, я нашла временное пристанище в конюшне недалеко от городских стен, уютно устроившись в пустых яслях, и дождалась там рассвета. Тогда, как и сейчас, я тоже не смела сомкнуть глаз, боясь, что засну и пропущу тот момент, когда первые въезжающие в город повозки оповестят о своем появлении грохотом колес. Услыхав знакомые звуки, я смахнула сено со старого плаща, послужившего мне одеялом, и выскользнула из конюшни задолго до того, как мои товарищи по конюшне — три белых кобылы и один храпящий осел — пробудились от сна.

Хоть я и опасалась каждую минуту, что кто-нибудь опустит тяжелую руку на мое плечо и остановит меня, никто не обратил на меня внимания, когда я вышла из открытых ворот и вступила на узкую дорогу, ведущую в Милан. Да и с какой стати? Внешне я ничем не отличалась от других юношей, которые оставляют родной очаг, прельстившись соблазнами величественного города за холмами.

Однако внутри я в своем мальчишеском наряде трепетала, чувствуя себя чуть ли не голой с обрезанными волосами и в коротких штанах. Впрочем, пьянящая свобода движения медленно одолевала меня, и вскоре я едва сдерживала себя, чтобы не пуститься вскачь по дороге — так легко я себя ощущала. Даже пояс, обернутый вокруг талии под жакетом, казался мне перышком, хотя он потяжелел от флоринов, которые отец дал мне накануне вечером до того, как я отправилась в странствие.