Дмитрий Леонтьев - Собор под звездами

В 37 году Маленков докладывал Сталину о Церкви как о «широко разветвленной, враждебной советской власти, легальной организации в 600 тысяч человек по всему СССР». На что Сталин заметил: «Пора поприжать церковников», и это было равносильно приказу. Провокации шли одна за другой. Если б в соборе нашли скрывающегося белогвардейского офицера, пострадать мог весь клир, и немало способствовало бы закрытию собора. Почему настоятель решился на этот рискованный шаг — теперь уже не узнать. Может пожалел умирающего человека, понимая, что оставалось тому немного… А может просто решил спасти хотя бы еще одного прихожанина… Так или иначе, Касаткин остался при соборе. Отпустил бороду, и теперь в этом похудевшем, болезненного вида человеке, уже невозможно было узнать когда-то бравого гвардейского штабс-капитана. Он топил печи (недавно устроенное центральное отопление работало из рук вон плохо, не в силах обогреть огромный храм), убирал снег с паперти, подметал территорию, помогал в масштабных ремонтных работах по собору, затеянных настоятелем.

Для большевиков это было как плевок в лицо: целые комиссии денно и нощно обсуждали поводы для закрытия кафедрального собора, а храм в это время белили, красили, ремонтировали мостовую, меняли электропроводку и систему водоснабжения… Именно тогда большевики приказали замазать золотые звезды на куполах… Слишком уж издалека виден был этот вызывающий «собор под звездами».

Странно, но отпущенного судьбой времени у штабс-капитана оказалось несколько больше, чем он рассчитывал. То ли крепкий организм солдаты был тому причиной, то ли спокойная обстановка храма сдерживала болезнь, то ли судьба берегла его для чего-то. За эти два года он узнал от священников историю собора, слышал много проповедей и имел возможность подолгу беседовать с клиром на богословские темы. Но особенно прекрасны были ночи в соборе. Когда усталые священники расходились, двери запирались за последними прихожанами, гасли свечи и большинство лампад, наступало волшебное время. Эти ночи чем-то напоминали ему Рождественские, столь ожидаемые им в детстве. Нарядная елка, блеск игрушек, приглушенный свет и ожидание какого-то огромного, светлого праздника. Шаги под сводами собора звучали слишком гулко, и он садился на ступени предела, размышляя обо всем на свете. Это были совсем иные мысли совсем иного человека. Теперь он все видел с совсем иной точки зрения, иными глазами. Если б у него была возможность, он прожил бы жизнь совсем иначе, но… История не имеет сослагательного наклонения. И все же он ни о чем не жалел. Собор вселял в него какое-то спокойное умиротворение и близость смерти уже не страшила. Ах, если б вот так можно было жить и жить… Обретенный Дом… Умные и доброжелательные люди вокруг… А там, за пределами этих стен — безумный и столь жестокий мир… Штабс-капитан впервые в жизни стал понимать монахов и философов-затворников…. Ему было уютно здесь. Впервые, за много лет…

Послышались грузные шаги и Касаткин невольно заулыбался, даже позабыв про тянущую в боку боль. Это, к вечернему чаю спускался отец Сергий-старший. Протодиакон Сергей Васильевич Крестовский был, пожалуй, самой красочной фигурой служителей собора. Огромного роста и соответствующей силы, с гривой черных волос и лохматой «разбойничьей» бородой, обладатель редкого по звучанию и не менее уникального по «громоподобности» баса, всегда веселый и даже чуть хулиганистый. Ранее он служил при церкви Семеновского полка, но после гибели настоятеля в подвалах «зиновьевской» ЧК, и закрытии церкви, был принят в Троицкий собор. До революции он был ответственным за благотворительные организации при церкви — ночлежный дом, столовую для малоимущих, два приюта и прочее, уничтоженное большевиками. «Старшим» его называли потому, что вторым диаконом собора был молодой диакон Сергий, не побоявшийся принять сан, в годы для церкви непростые. До этого он был неплохим коммерсантом в недолгое «непмановское» время, но неожиданно для всех, продал все имущество и надел рясу. Или, как он посмеивался: «Продал землю, что бы купить небо».

Собранный настоятелем клир вообще был «отборным». Для этого — увы! — были широкие возможности6 сотни замечательных священников и дьяконов остались не у дел, изгнанные из закрытых большевиками соборов и церквей. А теперь, под благовидным предлогом «паспортизации» их вообще изгоняли из города. Позже, историк А.А. Бовкало, проведя исторические исследования, подсчитает, что на 1 мая 1937 года в ведомстве митрополита Ленинградского Алексия (Симанского), числилось 1262 священника, из которых 758 человек были расстреляны, судьбу около 300 человек установить не удалось, и все они, за редким исключением, подвергались арестам. В 1937 году в Ленинграде оставались открытыми всего 34 храма (25 — «тихоновских» и 9 — «обновленческих», в которых служило 79 и 43 члена притчта соответственно.) … А вскоре церквей станет вдвое меньше… Получить паспорт, позволяющий остаться в городе было практически невозможно. Кафедральному собору, как мог, помогал митрополит Алексий, чей предок — Лука Симанский, был когда-то одним из командиров Измайловского полка. И все же большевики подбирались к собору все ближе и ближе…

— Добрый вечер, отец протодиакон, — приветствовал вошедшего Касаткин. — Как служба?

— Народа полный собор! — довольно пробасил Крестовский. — Помяни мое слово, Дмитрий Ляксандрыч: ничего у большевиков не выйдет. Ни сейчас, ни через сто лет. Человек без Бога не может. Человек — создание разумное, а потому атеизм это для дураков. Во все века и времена люди знали о существовании Бога, а тут пришли какие-то «огрызки», и… «отменили». Вот просто взяли и отменили! Ну скажите на милость: есть у них разум?

— Боюсь, что они знают, что Бог есть, — сказал Касаткин. — Даже наверняка знают…Это ведь не «атеисты», батюшка. Атеистам безразлично: есть Бог или нет… Это — «богоборцы». Они столько натворили за свою жизнь, что сейчас им смертельно хочется, что б Бога не было…. Вот они и пытаются Его «убить»… Боятся…

— А я про что говорю? — пожал плечами протодиакон. — Дурни! Как можно без Бога? Это без конечностей прожить можно, а без Бога — как без головы… Вот у них головы-то и посносило… Человек всю жизнь к Богу идет, и после смерти с Ним встречается. А если атеистом помрешь, то что? «Здесь похоронен атеист, одет хорошо, а пойти — некуда»? Вокруг собора, как падальщики кружат… А собор какой славный: самый светлый, самый солнечный собор Петербурга — не символично ли это? Помните, как трактуется символ Откровения: «жена облаченная в солнце» — «слава гонимой Церкви». Вот как пророчества и в частных случаях сбываются…