Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

...Федор Анатольевич встретил нежданных гостей в одних подштанниках, ибо давно вкушал сон. Увидав сыщиков и ломового Портнова, страшно побледнел, руки его мелко заходили. Он пролепетал:

— Ч-чего? З-зачем?

— Затем! — грозно рявкнул Соколов, и все собаки на соседних улицах враз залаяли. — Лукерью на тот свет отправил и думал — концы в воду? Где Рембрандт?

Под коллекционером затемнела лужица, он едва слышно прошептал:

— Украли...

— Стыдно врать! Ты узнал ломового? То-то! Соколова не проведешь. В “Петербург” чего возил? Петровские издания и... Рембрандта? Молчишь? Ну да я сам все найду, только тебе тогда хуже будет. Пойдешь со мной на эксгумацию Лукерьи. Начинайте обыск!

Дом обыскали, Рембрандта не нашли. Соколов терялся в догадках: если Бидман сам убил Лукерью (что сомнительно!), чтобы имитировать грабеж, то куда он дел голландца? Интуиция говорила: Рембрандт где-то здесь, рядом. Но ведь это не иголка, картину легко не спрячешь!

Соколов еще раз прошелся по комнатам, полюбовался жанровой сценкой де Греббера, и его взор вдруг уперся в зимний пейзаж работы Юлия Клевера. Картина современника висела в старинной богатой раме, занимая центральное, самое почетное место на стене.

— Почто такая честь? — удивился Соколов. — Подобные “шедевры” с сугробами и румяными закатами украшают все столичные гостиницы. А тут Клевер затесался в такую изысканную компанию. Странно!...В этот момент на лестнице застучали шаги и в комнату вошел Жеребцов. Он наклонился к уху патрона:

— Бидман три дня снимал в “Петербурге” самую дешевую комнату без удобств — за семьдесят копеек в сутки.

И каждый день к нему приходил в номер столяр, что-то колдовал над рамой.

— Прекрасно! Коля, сними-ка эту красоту!

С помощью Гусакова-сына Клевер был снят со стены. Соколов внимательно осмотрел раму и вдруг потянул за едва приметный выступ. Сугробы поехали вбок, обнажив потрясающую —Даму со страусовым пером”. Сыщик счастливо улыбнулся:

— Вот и пропажа нашлась!

Федор Анатольевич схватился за сердце:

— Не убивал, ничего не знаю!

...Ломовой Портнов был отпущен с миром домой, а его место в камере занял Бидман.

Соколов с удивлением говорил Жеребцову:

— Чего Бидман уперся, не говорит ни слова? Не понимаю! Надо исследовать труп Лукерьи.

Каждое кладбище хранит много тайн. Одну из таких скрывала могила Лукерьи.

В ласковый вечерний час могильщики подняли из земли дешевый сосновый гроб, откинули крючки (в те времена не существовал варварский обычай забивать гробы гвоздями). В бедном ситцевом платье, в светлом кружевном чепце лежало в гробу то, что совсем недавно двигалось, смеялось, радовалось жизни. Пустые глазницы страшно глядели в вечереющее небо. Кожа лица и рук стала зелено-грязного цвета.

Труп обнажили, положили на приготовленный загодя стол. Медик Павловский отметил:

— На теле — ни царапины! Зато в области темени линейное рассечение кожи, более семи сантиметров. — Он сделал с затылка надрез — от уха до уха и, оголив свод черепа, надвинул на лицо скальп.

Федор Анатольевич из тюремной камеры был привезен на кладбище. Едва взглянув на смертное безобразие Лукерьи, он вскрикнул и шарахнулся было прочь, но Жеребцов крепко держал его.

Соколов посмотрел на перелом кости черепа и присвистнул:

— Фьюить! Такое повреждение может быть только при ударе предметом с плоской поверхностью. Коля, подтащи сюда господина Бидмана! Ну зачем упираться, Федор Анатольевич? Я запамятовал, кто вы по профессии — художник? Ах, свободный художник, но все равно глаза у вас есть: разве от удара молотком, как вы утверждаете, повреждение может иметь продолговатую форму? Стыдно врать!

Трясясь всем телом, упираясь в край могилы и стараясь не глядеть на труп, Федор Анатольевич дрожащими губами пролепетал:

— Виноват, простите... Всю правду скажу! Я вытирал пыль с Рембрандта, а Лукерья на корточках возле меня пол мыла. Рембрандт упал — веревка, видать, истлела, я недоглядел. Ну, проломила картина череп. Я уж хотел соседа-врача позвать, да вдруг решил имитировать ограбление. Ведь в последнее время обворовали нескольких коллекционеров. Я давно собрал баул с самым ценным из своей библиотеки, хотел к сестре отвезти, да как-то не получилось. А вот с Рембрандтом сил не было расстаться. Думал: если грабители узнают, что нет уже Рембрандта, то и не полезут ко мне.

— Да и за свою неосторожность, поди, ответственности испугались?

— В первую очередь так! А тут и сестре двадцать тысяч платить не придется. В общем, принес я из кладовки молоток, швырнул в кровавую лужу. Лукерья, кажется, уже не дышала.

— А зачем ломового извозчика одного послали в ваш дом?

Так понятно — зачем. Думаю, если кто увидит, что посторонний тащит, то больше веры мне при следствии будет. Так и получилось. Только от волнения баул и телеге забыл. Зато знакомый столяр раму немного переделал, и я Рембрандта Клевером закрыл. Тайком любовался!

И тяжело вздохнув, Бидман закончил:

— Теперь и убедился, что эта картина действительно приносит несчастье тому, к кому попадает.

...Был суд. На вопрос прокурора: “Почему вы наняли ломового, а не обычную коляску?” Бидман ответил: “Понято почему: на гривенник дешевле!” Присяжные признали Ф.А. Бидмана виновным в непредумышленном убийстве (в советское время неосторожное убийство, ст. 106). Коллекционер провел в заключении четыре месяца. Оказавшись на свободе, тут же продал Рембрандта, чем доставил сестре много радости и двадцать тысяч рублей.

Эмигрантская газета "Последние новости", выходившая в Париже под редакцией П.П. Милюкова, 17 апреля 1925 года опубликовала сенсационную заметку. В ней сообщалось, что убийца Григория Распутина Феликс Юсупов сумел обмануть большевистских таможенников. Замазав пустяковыми пейзажами две великолепные картины Рембрандта, он вывез их за рубеж. Привычка к широкой жизни заставила его заложить эти картины за полмиллиона долларов американскому миллионеру Уайндеру. Когда Юсупов захотел долг отдать, американец отказался вернуть залог. Газета сообщила, что одна из картин — "Дама со страусовым пером ".

Счастливей могла быть судьба пушкинского автографа "На холмах Грузии ". В 1970-е годы его за гроши купил в какой-то парижской лавчонке известный тамошний антикварий Александр Полонский. Фотокопию он передал в Пушкинский Дом. Автору этих строк говорил, что намерен передать и сам оригинал. Но внезапная смерть Полонского весной 1991 года помешала это сделать.

Что касается подносного экземпляра "Лирических сочинений ” Василия Капниста, некогда принадлежавшего Александру Благословенному, то недавно я видел его в одном частном собрании. Книги всегда переживают своих владельцев, и это очень хорошо.