Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

Прокофий был так взволнован, что слова Марии словно повисали в воздухе, не доходили до его сознании. Набравшись духу, он пробормотал:

— Мария Ивановна, давайте сегодня обсудим наши проблемы. Надо вместе поужинать... Николай Иванович в “Яр” приглашает. Что до науки, то вы, уверен, в ней королева!

Солнце, словно утомленное дневной жарой, уже успело тяжело опуститься за плоские крыши домов, а наша компания, радостная от предстоящего веселья, в двух легких рессорных колясках катила в Петровский парк за Тверской заставой. “Яр” — место безумных оргий, цыганских плясок и прекрасной кухни — встретил новых гостей радушно.

Прохорова здесь все знали, все радостно приветствовали. Метрдотель отвел их на обычное место Николая Ивановича — на обширную террасу, слева от искусственных живописных руин, против эстрады и рядом с фонтаном.

Николай Иванович приехал со своей супругой — милой женщиной средних лет с добрым славянским лицом. Прокофии сел рядом с Марией. И эта близость страшно волновала его и возбуждала воображение. За другими столиками шло оживленное веселье, звучали бодрые тосты, смех. Для Прокофия ничего на свете не существовало, кроме очаровательной соседки.

А возле столика уже суетились два официанта, смахивая белоснежными салфетками несуществующую пыль, а метрдотель, приняв почтительную позу, скороговоркой перечислял:

— Рекомендую-с устрицы — наисвежайшие. Суп сегодня восхитительный — "а-ля тортю” Пирожки к ним валованы. рисоли, тарталеты. Ах, совершенно замечательное шофруа из перепелов. Ну, как обычно — стерлядь паровая. Из жаркого что изволите приказать: птицы, цыплята или фазана с пером-с? Говорите, вальдшнепа? С полной готовностью — во фруктовом гарнитуре...

После второй рюмки Мария взяла руку Прокофия. Тот сразу вспотел. Отчаянно и бесповоротно решил: “Первым богачом стану — все к ногам Марии брошу, но любви добьюсь”.

Когда обед подходил к завершению и по предложению супругов Прохоровых компания собралась ехать:

— В кабаре “Летучая мышь” к Никите Балиеву... — Мария отодвинула от себя вазочку и обратилась к Прокофию:

— Разве это парфе из ананасов? Настоящее парфе я сама приготовлю для вас... — Она взглянула на него странно искрящимися глазами.

Почти до утра они вчетвером веселились у Балиева.

Еще через две недели, устроив дела в Нижнем, Прокофий перебрался в Москву. Поселился он в “Метрополе” — в большом номере из четырех богато обставленных комнат с роялем, громадными картинами в золоченых рамах, бронзовыми статуэтками, толстенными коврами, скрадывавшими шаги, множеством козеток, диванчиков, пуфиков, цветов в кадках и горшках.

Камиль в качестве то ли заботливого слуги, то ли надежного друга поселился в небольшом номере по соседству.

Затея Прокофия увенчалась удивительным успехом. Благодаря некоторым маневрам Прохорова фабрика была приобретена с большой выгодой и отсрочкой платежей на полгода. Уже через два месяца производство стало приносить большие прибыли, появились новые заказчики. Новгородская флотилия тоже работала без сбоев, давала все возраставший доход.

Мария, по ее желанию, была поставлена заведовать химической лабораторией. Ее отношения с Прокофием очень быстро перешли из деловых в амурные. Она относилась к тому разряду женщин, в большом количестве расплодившихся в начале XX столетия, которые любили повторять пошлую фразу: “Жизнь коротка, молодость быстротечна, и я не желаю тратить свои дни на кухню и детей”. Выходило, что Господь создал их не для семьи и материнства, а для того, чтобы они торчали в разных конторах и учреждениях.

Ее отец был бедным корнетом. С матерью Марии он познакомился во время маневров в Молдавии, привез се в Москву и обвенчался. Брак был несчастным — без любви, без каких-либо общих целей. Корнет повздорил с товарищем по полку и был убит на дуэли. Марии тогда шел третий год. Девица, когда подросла, решила во что бы то ни стало выйти в люди. Она упорно училась и в занятиях химией сделала большие успехи.

Года за три до описываемых событий Мария познакомилась, а потом и сошлась с полковником лейб-гвардии Преображенского полка красавцем графом Гессеном. Любимец последнего российского царя, он был знаменитым кутилой и покорителем женских сердец. Он было так пленился красотой Марии, что вполне серьезно обдумывал женитьбу на ней. Но по трезвом размышлении отставил прочь сию блажь, ибо такой мезальянс не понравится при дворе и не будет способствовать его продвижению по службе.

Бывая наездами в Москве, граф неизменно проводил одну-две ночи в объятиях Марии. Он не желал порывать с ней. По этой причине питал ее иллюзии неясными намеками на брак в неопределенном будущем.

Мария в графа была влюблена до безумия, готова была нестись к нему по первому требованию, исполняла его любые прихоти. Но встретив Прокофия, она решила привязать этого простоватого и неиспорченного парня к себе — на тот случай, если не выгорит брак с графом.

Этот любовный треугольник существовал около полутора лет. Прокофий делал брачные предложения Марии, но она, не отвергая их, твердила: —Давай еще проверим наши чувства!”

Она с самого начала невзлюбила Камиля. Тот отвечал ей открытой неприязнью. Однажды случайно он встретил ее на Тверской в компании с полковником. Это был граф. Камиль выследил их, увидал, что парочка вошла в гостиницу “Париж”. Камиль бросился к Прокофию:

— Слушай, давай я убью их обоих! Зачем тебе нужна эта плохая женщина? Она тебе изменяет, она тебя не любит! — кричал Камиль, гневно выкатывая единственный глаз. — Не веришь? Идем в “Париж”! Они в угловом “люксе” на втором этаже. Ух, собаки! Резать хочу их!

Прокофий с наивностью неиспорченной натуры не верил в измену:

— Не горячись, Камиль! Я завтра все выясню у самой Марии.

Всю ночь Прокофий не мог уснуть. Его воображение живо рисовало картины измены. Мария представлялась в объятиях незнакомого полковника в самых непристойных позах. Несколько раз он подымался с постели, готовый среди ночи гнать в Сокольники, где снимал для Марии и ее матери в тихом уголке большой флигель. Но вдруг одумывался, представив недоумение разбуженной, потревоженной Марии, и вновь безуспешно пытался заснуть.

Утром он приехал на фабрику и уже издали увидал ее платье масакового цвета — темно-красное с синим отливом, подчеркивавшее бедра и груди и так шедшее ей. С трудом сдерживая волнение, он негромко спросил:

— Ты где вчера вечером была?

Она было вспыхнула, вопросительно взглянула в его глаза и тут же с непринужденной очаровательной улыбкой ответила: