Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

— Собинов поет на родине моей в “Ла Скала”. Успех большой, но у тебя был больше.

— Ты меня приятно удивил, скажу честно: я потрясен. Может, Челлини, ответишь на прощанье, от какой партии я недавно отказался?

— От партии Вотана в опере великого Рихарда Вагнера “Валькирия”. Для этого надо ехать в Киев, а ты связан контрактами с Большим и Мариинкой.

Бас крикнул:

— Браво, Челлини!

Соседка баса, кинозвезда, явно смущаясь, торопливо произнесла.

— Меня будут снимать в “Крейцеровой сонате”?

— Навряд ли, но там сыграет роль скрипача Трухачевского тот, чьей любви добиваешься.

— Я добиваюсь?! — В голосе кинозвезды звучала обида. — Все добиваются моей любви. А все-таки, кого имеешь в виду?

— Юнца Мозжухина!

И тут же обвалом посыпались вопросы от купцов:

— Взять на триста тысяч облигаций Городского кредитного общества? Дом где строить — на Балчуге или в Сокольниках? Дочь отдать за Степку Морозова аль нет? Пьет ведь, сукин сын!

Но дух Челлини более не желал отвечать. Великий художник начал шалить. Первой крикнула звезда:

— Ой, кто за грудь хватает? Ах, какой нахал!

И тут же Брюсов откликнулся:

— За волосы, за волосы дергает!

Блиндер стал наводить порядок:

— Господа, прошу не волноваться и не шуметь! Нельзя нарушать проявлений пертурбации.

Бас:

— Нет, просто невероятно, какая-то дьявольщина! Так и свихнуться недолго.

Брюсов:

— А если, господин медиум, сейчас свет зажечь?

— Это будет бесчестный поступок перед вызванным мною духом. Он, уверяю вам, никогда не вернется и станет мстить. Челлини — ах, какой необычный человек, я всех об том предупреждаю.

Звезда:

— Господин медиум! А он ограничится только тем, что за перси хватает меня? Или могут возникнуть и другие желания?

Бас:

— Ха-ха! Наша знаменитая синематографическая актриса станет матерью от самого... Бенвенуто Челлини! О-хо-хо!

Блиндер:

— Повторяю: дух флорентийца отличается неординарностью проявлений! Так будьте известны, иметь дитятю от такого великого человека — замечательная радость!

Теперь хохотали уже все.

Сеанс закончился сам собой.

Включили свет. И тут началось главное.

Все оживленно поднялись из-за стола, враз заговорили, перебивая и не слушая друг друга.

Бальмонт, одной рукой вытирая платком пот со лба, а другой удерживая Брюсова, говорил:

— Ведь один такой сеанс опрокидывает все материалистическое учение! Я всегда верил в загробную жизнь и потусторонний неразгаданный мир. Вы согласны, Валерий Яковлевич?

Брюсов согласно кивнул головой:

— Безусловно и категорически! Мир наш огромен и пока действительно неразгадан. Но передовая наука...

Вдруг поэт стал лихорадочно шарить по карманам:

— Куда, куда делось?

Бальмонт сочувственно спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Еще как случилось! Я где-то потерял свое портмоне, а там больше трехсот рубликов.

Все повернулись к Брюсову:

— Быть может, дома оставили?

— Отнюдь нет! Я сегодня у владельца “Скорпиона” Полякова получил аванс.

Вдруг медведеподобный купец, облаченный по случаю торжества в новенький фрак, заревел:

— А где мой бумажник? Вот тут, в брючном кармане заднем... Это что же такое? Там деньги лежали, а не какие-то “триста рубликов”! Десять тысяч! Вертеп разврата!

В этот момент истошный крик самой высокой ноты разрезал воздух. Это звезда хватала себя за шею, заглядывала под стол:

— Где мое бриллиантовое колье? Пятьдесят тысяч стоит! — Она затряслась в рыданиях.

Бас даже испуганно перекрестился:

— Чур чура! Точно — дьявольщина.

Бальмонт покачал удивленно головой, обратился к Блиндеру:

— Это что же получается, Георгий Александрович? Знаменитый итальянский скульптор по карманам лазит? Как какой-нибудь Коляна Фартовый с Сухаревского рынка?

Маэстро гордо вскинул подбородок:

— Так будьте известны, что я вас предупреждал: Челлини — субъект необычный. При телесном существовании он обвинялся не только в кражах, а даже и в убийстве! Каждый, извиняюсь, культурный человек это знает!

Купец:

— Грабеж! Полиция!

Бас, убедившись в сохранности собственного портмоне, вновь пришел в веселое расположение духа:

— Браво, браво! Стало быть, родившийся четыреста с лишним лет назад Бенвенуто Челлини мог и убить?

Блиндер поморщился:

— Вы говорите ужасные случаи! Но если хотите спокойней, то надо вызывать дедушку Крылова. Это был в старину такой писатель, так он уже помер. Вот он ведет себя культурно и ничего не позволяет.

Все замолкли, с удивлением слушая слова маэстро. Первым не выдержал бас и раскатился громовым хохотом:

— Дедушка Крылов”! Ух, не могу! О-хо-хо! “Покойный писатель”! Он уже почти семьдесят лет покойный. Ах, ведет себя на вызовах спокойно! Нет, ста рублей за такое представление не жалко. Всю тысячу отдать можно.

Вдруг Бальмонт поднял руку:

— Минуту тишины, господа! Что вызывают духов — я знал и даже был на медиумическом сеансе у интендантского генерала Лифарева...

Хозяйка спросила:

— Это у которого малолетнего сыночка электричеством насмерть убили?

— У того самого!

— Совершенно ужасное происшествие! Я электричество после такого случая запретила бы вовсе. Или, эти самые, авто. Мой дворник-татарин под колесо попал...

Бальмонт холодно заметил:

— Позвольте, я закончу мысль, Марфа Абрамовна.

— Заканчивай, заканчивай, милый человек! Я ведь это так, к слову прилучилось. Просто ты сам упомянул про электричество.

— Так вот, мы сегодня наблюдали совершенно сверхъестественное и вызывающее полное доверие зрелище.

Бас хохотнул:

— Какое же зрелище — в темноте! Это не синема.

— Пусть по-вашему, уважаемый артист, не зрелище, а явление. Но при всем уважении к Бенвенуто Челлини следует заявить: пропажа предметов материальной культуры несомненна. Мы должны ответить на два вопроса. Первый: мог ли посторонний войти сюда?

Присутствующие начали шумно обсуждать этот вопрос, а купец, у которого пропал “капитал”, заявил:

— Мы ведь не дураки какие, тоже понятие имеем. Духу мои тыщи — как мертвому кадило, не помогут. Или, сказать, дамочкины бриллианты — на себя не наденет, потому как надевать не на что: нет выи. Но посторонним здеся невозможно было находиться. Дверь на запоре — я только что самолично дергал, да у вас, знаменитый бас, шнурок от двери на руку надет. Так что никто посторонний войти возможности не имел.

Бальмонт воскликнул:

— Вот оно, это я и спрашивал! Стены задрапированы, двери на надежном запоре. Рук никто не разжимал? Стало быть, посторонних во время сеанса не было! И со всех сторон застрахованы от злого умысла.

Брюсов ехидно бросил: