Валентин Лавров - Граф Соколов — гений сыска

Здесь, возле резного крыльца, сыщик увидал многочисленных чинов полиции, охранки и губернского правления, хотя, как выяснилось, расследованием занимался лишь уголовный сыск в лице Кошко.

Послышались сдержанные голоса: “Соколов, сам

Соколов прибыл!” Навстречу уже спешил губернатор. Круглое, словно налитое кровью лицо трудно было назвать красивым, но глаза светились умом и весь благородный облик дышал простотой и душевностью. Он потряс руку Соколова:

— Кошко полагает, что дело уже распутано, но я настоял на вашем приезде. Скорый визит Государя требует особой тщательности в делах. Кстати, вы удивитесь: убийца Доброво — знаменитый Левицкий.

— Художник?

— Вот что делает ревность! Мой управляющий канцелярией был известный ловелас. О его амурной связи с красавицей Маргаритой — женой Левицкого, знала вся Москва.

— Прежде в таких случаях вызывали на дуэль! Это ведь оскорбление крайней, третьей степени.

— Безусловно! При неверности жены муж считается оскорбленным. И ему принадлежало право выбора оружия и рода дуэли, хотя сами условия дуэли решались секундантами. — Джунковский был горячим поборником восстановления дуэли во всех ее прежних, столетней давности, правах. — Все споры в благородном обществе решались благородно и чисто. А теперь — эта дикость! Душат соперников прямо руками. Впрочем, Аполлинарий Николаевич, пройдемте в дом, на место происшествия.

Под сыщиком жалобно заскрипели ступени крыльца. В просторной прохожей обращало на себя внимание громадное зеркало в ореховой раме и на двух высоких тумбах. Слева была распахнута дверь в мраморный туалет. Они прошли в гостиную, служившую одновременно и рабочим кабинетом.

Три окна с раздвинутыми портьерами выходили в заросший кустами сирени и орешника сад. В простенке стоял секретер. Он был открыт, а пол густо усеян какими-то бумагами. Возле стены с распахнутой дверцей находился большой сейф. Здесь тоже были брошены бумаги. Ящичек для ценностей оказался пустым.

Главное же, что сразу бросилось Соколову в глаза и даже несколько поразило его, это была фигура самого Доброво. Он сидел в глубоком кресле, стоявшем возле стола, и, словно безмерно утомившись, лбом упирался в массивную крышку. Можно было подумать, что Доброво мирно дремлет. И лишь руки безжизненно свешивались вниз.

Соколов заглянул ему в лицо и увидал леденящую кровь картину, глаза покойника были вытаращены, из полуоткрытого рта выглядывал кончик языка, а на бритой щеке застыло несколько капель темной крови, скатившейся из уха.

Доктор Павловский показал на шею убитого:

— Задавлен полужесткой петлей! Смотрите, Аполлинарий Николаевич, странгуляционная полоса равномерно глубокая и расположена горизонтально — на уровне щитовидного хряща.

— А петлю обнаружили?

Павловский кивнул в сторону Жеребцова, производившего обыск с двумя ассистентами-помощниками. Жеребцов бодро ответил:

— Ищем, Аполлинарий Николаевич! Главное, что убийца выгреб все ценное.

Джунковский грустно покачал головой:

— Есть непосредственный свидетель преступления — дворник Еремей Прошкин.

Соколов припомнил последнюю свою встречу с начальником губернской канцелярии. В кабинете Джунковского недели полторы назад собрались важные лица. Был приглашен и Соколов.

Из Петербурга прибыл большой гость — товарищ министра внутренних дел Александр Иванович Лыкошин. Лыкошин был высокого роста, с громадной залысиной, открывавшей чистый лоб, с тяжелым взглядом умных серых глаз. Товарищ министра был поразительно похож на Императора Александра III, что давало повод острякам для закулисных шуток.

Глухо откашлявшись, Лыкошин всех обвел свинцовым взглядом и медленно произнес:

— Мой приезд, не скрою, вызван единственной целью: хочу лично удостовериться и доложить правительству, что у вас, господа, обстоит все успешно в подготовке к прибытию в Москву Государя Николая Александровича с его Августейшей супругою.

Лыкошин пристально вглядывался в лица присутствующих, словно давая возможность каждому поглубже проникнуться теми мыслями, которыми он делился. Затем еще медленнее произнес:

— Этот приезд в столь тревожное для великой России время накладывает на всех нас громадную ответственность. Более смутного и беспокойного времени, чем нынче, Россия не переживала ровно триста лет. Мы во все века гостеприимно открывали двери каждому, кто стучался в наш дом. В силу природной сердечности мы предполагали: тот, кому мы дали приют, заплатит нам добром, будет честно трудиться и не расшатывать устои этого самого дома. Увы, мы жестоко просчитались! Иноземцы и иноверцы подобно опасным паразитам, попав в здоровый организм стали для нас смертельно опасными. Анархиста, фанатики, психически больные, — а их число катастрофически увеличивается, — всякие неудачники и бездельники, именующие себя “революционерами”, могут пойти на самые страшные преступления, чтобы вызвать в государстве кризис, чтобы создать у правительства, у власти паралич и воли, и мысли.

Лыкошин остановил свой взгляд на Джунковском:

— Преступность разрастается с ужасающей скоростью. Убийства стали обыденным явлением. Армия ослаблена враждебной пропагандой. Чиновники, словно крысы, растаскивают казенное добро. Чуждые духу Отечества, пастыри ложными учениями запутывают наш простой народ, разлагают православие. Вы согласны со мной, Владимир Федорович? Вас волнует то, о чем я говорю?

Джунковский поднялся, словно собрался говорить длинную речь. Но ограничился несколькими фразами:

— Очень волнует, Александр Иванович! Полвека, скажем, назад в Москве тяжкие преступления были крайней редкостью. Я нарочно просматривал статистику: в иные годы при покойном Императоре Николае I в Белокаменной убийства случались два-три раза в год. Редко, — пять! И совершали их, как правило, случайные люди, пришлые. Каждый дом, каждый обыватель находился под благодетельным покровом полиции. А как отменили крепостное право, чуть дали послабление с паспортной системой — так и началось. Грабежи, убийства, разбои — каждую неделю случаются у нас. Да и как им не быть, если в старую столицу всякий сброд стекся со всех окраин!

Лыкошин недовольно поморщился:

— Мы собрались здесь не для того, чтобы обсуждать социальные непорядки двадцатого столетия. Министерство внутренних дел своей сметой доходов и расходов предусмотрело все ваши проблемы. Государь утвердил смету, составленную, господа, исключительно в ваших интересах.

Немного подумав, собрав морщины на громадном открытом лбу, Лыкошин, щеголяя блестящей памятью, начал перечислять: