Валентин Лавров - Железная хватка графа Соколова

Затем государь поднялся во весь рост и ясным голосом, слышным в последних рядах, обратился к песенникам:

— Благодарю за прекрасное пение! Желаю, чтобы хористам поднесли медовухи, а народу выкатили две бочки вина. Нам пора возвращаться. Завтра утром, спозаранку, я должен быть в Петербурге. У меня встреча с представителями фракций Думы. Всех благодарю!

Соколов уже знал об этой встрече — читал в газете.

Государь отправился в обратный путь, не забыв пригласить в коляску гения сыска.

Спустился холодный сумрак. В небе слабо мигали звездочки. Соколов снял с себя плащ и попросил разрешения накрыть им наследника.

Государь спросил:

— Скажите, граф, почему в России постоянно растет преступность?

— Государь, она растет во всех крупных странах. Причин тому много. И главная — люди отрываются от насиженных мест, приходят в город, который остается им чужим. Здесь много для них соблазнов: трактиры, пьянство азартные игры, особого разбора девицы и прочее, требующее денег. Вот и вступают на преступную стезю.

— Стало быть, разумнее удерживать крестьян на земле?

— Безусловно, государь! Но страшнее другая опасность — политическая. Революционеры в своей песенке очень точно назвали цель: кто был ничем, тот станет всем. Упорная учеба, напряженный труд на благо Отчизны — это их не интересует. Они, как разбойники с большой дороги, хотят добыть для себя много и сразу. Одним махом! Поэтому и призывают разрушить существующий мир, созданный нашими предками, «до основания». А затем... затем будут мародерствовать на этих руинах.

— Согласен, граф! Но мы боремся против революционной заразы.

— Очень плохо боремся! — смело возразил Соколов. — Террористы, казнокрады, смутьяны нынче вольготно чувствуют себя на Руси. Процесс разложения убыстряется с угрожающей скоростью.

Вдруг наследник робко коснулся руки сыщика:

— Скажите, а трудно ловить преступников?

Соколов улыбнулся:

— Нелегко, Ваше Высочество, но государством управлять еще труднее.

И вдруг государь каким-то сокровенным тоном, словно о наболевшем, сказал:

— Это как наказание Божье, как крест, который нести трудно, но надо. Вот министр Макаров донес: революционеры задумали очередное покушение на меня. Но, граф, мне претит прятаться от родного народа. Если есть возможность, езжу без охраны. — Замолчал, думая о своем.

И уже когда засветились огни Нового Петергофа, попросил: — Граф, оставайтесь у нас ночевать. Сегодня я ужинаю с солдатами. Приглашаю разделить трапезу.

Соколов ему явно пришелся по душе.

С 1908 года государь ввел обычай: три раза в неделю снимать пробу солдатской пищи. Была выработана церемония. После утренней молитвы, ровно в девять сорок пять, в особые судки погружали солдатский обед: щи или борщ, каша с приварком, квас, хлеб — все самое простое и здоровое. Судки ставились в черный кожаный футляр, который закрывался на ключ.

Футляр в сопровождении дежурного унтер-офицера нес государю фельдфебель Алексей Курбатов — молодцеватый рослый парень из рязанских, с бритыми щеками и светлым пушком над верхней губой.

Государь, вернувшись с утренней прогулки, пробовал солдатскую еду и нередко съедал все принесенное. Фельдфебелю Курбатову наказывал:

— Алексей, скажи кашеварам мою благодарность: обед вкусный, пусть кормят солдат досыта.

Но бывали особые дни, как нынешний, когда государь и наследник обедали или ужинали вместе с солдатами и нижними чинами.

Сидя в громадной, недавно отстроенной столовой, Соколов всех солдат поразил могучим аппетитом. Государь, наслышанный о гигантской силе сыщика, сказал:

— Граф, это правда, что вы можете согнуть медный пятак?

— Так точно, Ваше Императорское Величество! — отвечал Соколов. — Но делать этого не буду: за порчу казенной монеты по закону — Сибирь!

Государь улыбнулся:

— А подкову сломаете?

— Одной рукой!

Были принесены три подковы. Соколов, заключив их в свою громадную лапу, без всяких видимых усилий, словно сушки, ломал их.

Солдаты восторженно ахали и охали, а государь изволил молвить:

— Вот такими богатырями издревле земля русская славится! Старайтесь, братцы, походить силой и удалью на графа Соколова. Благодарю вас!

Наследник был отправлен спать, а государь, взяв под локоть Соколова, вышел на свежий воздух. Был прохладный и тихий вечер. В небе стыла прозрачная луна. Деревья отбрасывали четкие тени. Государь спросил:

— Так какая у вас, граф, ко мне просьба?

— Государь, никакой самый мудрый закон не может предусмотреть всех обстоятельств, которые нам преподносит повседневность. В Саратове был недавно задержан опасный террорист Штакельберг. Он один из тех, кто связан с партийными верхами большевиков, многое знает об их коварных замыслах. Он понимал, что его ждет виселица, и решил молчать. Думаю, ничто не сумело бы поколебать это решение. Но мне он открыл самое сокровенное из преступных замыслов этой партии. Охранка произвела несколько арестов, предотвратив кровавые акты.

— Это прекрасно! — сказал государь, с интересом слушавший рассказ Соколова. — В чем тогда заключается ваша просьба?

Соколов сделал паузу, остановился, долгим взором заглянул в глаза государя и произнес:

— Все это выложил Штакельберг под мое слово: я обещал освободить его. Слово русского офицера — свято.

Государь взял руку Соколова, пожал ее и каким-то особым, потеплевшим голосом произнес:

— Я вас понимаю, граф. И одобряю. Пройдемте в мой кабинет.

В просторном высоком кабинете государь сел за стол, обмакнул в синие чернила стальное перо «Эврика» и на прошении Соколова крупным размашистым почерком начертал: «Освободить под гласный надзор полиции! Николай». Протянул Соколову. Тот поклоном головы благодарил.

— Ну, а теперь спать! — Нажал кнопку звонка. Вбежал адъютант. Государь приказал: — Проводите графа Соколова в гостевые апартаменты дворца «Под гербом». — Пожал руку сыщика. — Завтра вряд ли увидимся. Счастья вам, граф! На рассвете я покачу в столицу.

...Государь ошибся: пришлось увидеться, и при самых жутких обстоятельствах.

Осеннее утро занималось в сером тумане, особенно густом среди недвижных деревьев, — погода стояла безветренная. Соколов встал спозаранку, свежий, бодрый, с жаждой движения.

Василий еще накануне был предупрежден о раннем отъезде. По этой причине Соколов направился к «Петербургским воротам», полагая найти свою коляску. Часовой, скучавший у будки, хриплым, застоявшимся голосом спросил: