Аманда Скотт - Код Майя: 2012

Де Агилар замер в неподвижности, а его глаза побелели. Шпага с грохотом упала на землю.

«Яд змеи действует на мышцы человека, они перестают работать — сначала замедляется речь, затем он не может есть. Через некоторое время он уже не в состоянии ни ходить, ни стоять, после этого перестают действовать мышцы груди, и останавливается сердце. Это происходит неминуемо. Единственная возможность спасти человека — это отсечь конечность. Мало кто остается после этого в живых. Ах, спасибо, Диего, если ты будешь так любезен и уберешь тарелки, мы выпьем снаружи, где уже прохладно, портвейна…»

Оуэн схватил шпагу, и в этот раз голос его наставника в фехтовании не зазвучал у него в голове. Да и голубой камень не пел свою песню, слышалось лишь приглушенное бормотание, возникшее сразу после того, как они ступили на эту землю.

Не думая о собственной безопасности, он поднял шпагу высоко над головой, а затем опустил ее так близко от руки де Агилара, что отсек кусок рукава льняной рубашки.

Но главное, его удар рассек голову змеи, тело упало, извиваясь, на землю, и из него потекла тонкая струйка темной крови. Передняя часть головы, с зубами и содержащимся в них ядом осталась на запястье де Агилара под легкой повязкой, еще не снятой с руки после перелома.

— Фернандес, будьте любезны, сядьте, пожалуйста. Я не могу ее вытащить, пока вы стоите, мне нужно, чтобы рука была опущена, как если бы я доставал головку стрелы. Прошу вас, сядьте.

Точно марионетку из дерева и кожи, он усадил де Агилара на камень. Употребив свой кухонный нож вместо скальпеля и оторванный от рубашки кусок льна вместо жгута, он воспользовался приемами военно-полевой хирургии, о которых читал в книгах Нострадамуса, думая, что ему никогда в жизни не доведется прибегнуть к ним.

Змея глубоко вонзила зубы в плоть испанца, и Оуэну пришлось отделить нижнюю челюсть, чтобы ее оторвать. Он засунул кончик ножа в кожу под мертвым глазом и принялся шевелить им, чтобы раскрыть челюсти. Они медленно отделялись друг от друга под ругань Оуэна.

Де Агилар сидел с белым, как полотно, лицом. В конце он посмотрел на четыре дырочки, оставшиеся у него на руке от укуса.

— Я мертв, — сказал он равнодушно.

Глаза у него блестели, но страха в них не было. Кожа приобретала зеленоватый оттенок, а в уголках рта пожелтела.

— Нам нужно вернуться в Заму. Я должен многое сделать, раз не поведу «Аврору» назад, домой. Если отец Гонсалес не ошибся относительно описания действия яда, у меня есть полдня, когда я останусь полноценным человеком, и я не намерен зря терять время. Хуан-Круз будет приличным капитаном при обычных обстоятельствах, но под его командованием «Аврора» никогда не станет великой. Вы бы могли с этим справиться, но, думаю, ваш камень не позволит вам уехать отсюда в скором времени, а корабль должен отплыть немедленно, пока команда еще не поняла всей прелести жизни на берегу… А позже мы примем решение. Пока же… — Он встал. — Не поможете мне сесть на мула? Жизни во мне осталось на один день. Завтра… — Он замолчал, и его взгляд остановился на море за известковыми скалами. — Я бы хотел еще раз увидеть восход солнца. Они говорят, что с маяка в ясный день можно разглядеть край мира и что у них все дни ясные. Вы посидите со мной в мой последний рассвет, Седрик Оуэн?

— Нет.

Оуэн плакал, чего не делал с тринадцати лет, тех пор, как голубой камень стал принадлежать ему. Он отпихнул ногой безжизненное тело змеи и подтащил поближе сопротивлявшегося мула де Агилара.

— Это не будет ваш последний восход солнца, — хрипло проговорил он. — Отец Гонсалес сказал, что ампутация может спасти вам жизнь.

— А еще он сказал, что это всего лишь предположение и никому не удалось выжить.

— Так говорят туземцы. Они не являются врачами, прошедшими обучение в Кембридже.

— А вы множество раз повторяли, что не являетесь хирургом. — Де Агилар сказал это мягко, без злобы, так старший брат упрекает младшего за излишнее рвение.

Оуэн снова выругался.

— Вы не понимаете. Нострадамус заставил меня прочитать книги по хирургии, которые у него были. И провести десять дней траура по принцу Франции в его вонючей гостинице, читать учебники и отвечать на вопросы, касающиеся вещей, о которых я в жизни не думал и не собирался думать. Он приказал мне сделать записи и взять их с собой. Он предвидел эту ситуацию, но не предупредил, что она разобьет мне сердце. Таким образом, я сделаю операцию, и вы не умрете.

— Но, Седрик, со всем моим уважением…

— Молчите. Просто молчите… забирайтесь на своего мула, мы поедем назад, в город. Вы потеряете правую руку и не сможете размахивать шпагой, но я не позволю вам лишиться жизни. По крайней мере, не тогда, когда вы собрались сделать меня самым богатым человеком в Европе.

Стелла одна прошла по выложенному белой плиткой коридору с бетонными стенами, миновала алюминиевые двери и оказалась в лаборатории со стальными столами и стеклянными стойками. Здесь пахло химикатами, сигаретным дымом и смертью.

Доктор Дэвид Лоу встретил ее у двери. Он оказался совсем не таким неприятным, каким его описал Кит, но она сразу поняла, что имел в виду ее муж. Она смотрела на маленького жилистого мужчину с торчащими в разные стороны волосами, похожими на мышиные хвостики, и выступающими вперед зубами, из-за чего приподнималась верхняя губа. Типичные зубы англичанина; они пожелтели от многолетнего употребления чая и табака. Стоило ему улыбнуться, как запах его дыхания распространился до самого коридора.

— Доктор Коди. — Он вытер руку о белый халат и протянул ее Стелле. — Профессор Фрейзер позвонил мне и предупредил о вашем приходе. Я готов принять друзей Гордона в любое время.

Его рукопожатие оказалось более сильным, чем Стелла ожидала; не возникало сомнений, что он действительно провел пять лет, изучая массовые захоронения курдов. Ну а если бы у Стеллы остались какие-то сомнения, на стенах висели фотографии — снимок за снимком, на которых были изображены выложенные в ряды, пронумерованные кости вместе с обрывками волос, одежды и маленькими кусочками драгоценных металлов на лишившихся плоти пальцах.

Дейви Лоу присутствовал почти на всех фотографиях, в обрезанных джинсах и грязной футболке, с неизменной сигаретой в зубах или между пальцами. А еще он выглядел более естественно в горах, чем в оксфордской лаборатории.

Он перехватил взгляд Стеллы.

— Не слишком приятная работа. Но кто-то должен ее делать. — Его взгляд переместился к двери. — Кит не пришел с вами?

— Он спит в машине, — ответила Стелла.