Далия Трускиновская - Ученица Калиостро

— Ради Бога, помолчите, — приказал Маликульмульк, и тут дверь приоткрылась, заглянул граф де Гаше.

— Господин Крылов, за вами пришли из замка, — сказал он по-французски. — Его сиятельство изволит беспокоиться…

— Так я и знал! — воскликнул Маликульмульк, вскакивая со стула. — Выздоравливайте! Я вечером вернусь! Храни вас Бог!

Он кинулся к двери, оказался на пятачке перед узкой лестницей, едва не полетел вниз, удержался за столб, подпиравший уходившие вверх и вниз ступени. Наверху был третий этаж, похожий на французскую мансарду, выше — чердак, на чердаке — «сонные подушки»…

Причудливая мысль, куда более стремительная, чем если бы ей пришлось соединять явления в их правильной последовательности, перескочила с «сонных подушек», через спящего на них графа — и остановилась перед спокойным твердым взглядом Паррота.

Маликульмульк развернулся, в два шага оказался перед дверью комнатки, рванул ее на себя — и по-медвежьи ловко облапил склонившегося над постелью графа, прижимая его локти к бокам и оттаскивая прочь от фон Гомберга.

Граф молча дергался, но не выдирался из объятия — цель его Маликульмульк понял, ощутив боль в правой ляжке. Тогда он, не зная, что тут еще можно сделать, закричал. При всей своей силище, он не любил и не умел драться.

На пороге появился маленький Карл Готлиб — и уж он-то завопил, призывая хозяина так, что стекла зазвенели.

Граф затоптался на месте, наступил Маликульмульку на ногу, оба едва не упали. А по лестнице уже взбегал Давид Иероним, за ним — Паррот. Гриндель оказался в комнате первый, схватил со спинки кровати влажное полотенце, стал ловить руки графа, чтобы связать их.

— Отойдите! — приказал ему Паррот по-немецки. — Отпустите его, Крылов. Он ничего не сделает.

— Вы сошли с ума! — наконец закричал граф. — Вам уже всюду мерещится какая-то дьявольщина! Я ничего плохого не сделал!

— Вы меня ударили чем-то острым, — возразил Маликульмульк.

— Чем? У меня нет ничего острого! Вот, глядите!

Он показал пустые руки и устремился к открытой двери.

Дорогу ему заступил Паррот, приказав по-французски: «Стоять!»

— Клянусь вам, он меня чем-то ударил, вот же и кровь, — сказал Маликульмульк жалобно, показывая два влажных красных пальца.

Давид Иероним, сообразив, в чем дело, опустился на колени, заглянул под кровать и вытащил оттуда небольшой тонкий нож с костяной рукоятью.

— Стоять, — негромко повторил Паррот. — Давид Иероним, как там наш пациент?

— Потерял сознание, но дышит, — Гриндель откинул одеяло. — Он цел, не ранен.

— Крылов, снимите штаны, посмотрите, что у вас там. Карл Готлиб, принеси корпию и бинт, еще возьми у герра Струве пузырек со спиртом. А вы, господин граф, сядьте в кресло и ждите.

Оказалось, что на крыловской ляжке — неглубокий разрез длиной в два вершка.

— Мальчишки, лазая через заборы, получают более опасные царапины, и все прекрасно заживает, — успокоил Давид Иероним. — Повязку все же надо наложить.

— Сползет…

— Прежде, чем сползет, кровь свернется, а это главное. Стойте спокойно!

Паррот, стоя в дверях, смотрел то на коленопреклоненного Гринделя, бинтующего ногу Крылову, то на графа де Гаше, сидящего в кресле прямо, как полагается презирающему весь мир аристократу.

— Полноте, граф, — сказал он. — Актеры Немецкого театра, что на Большой Королевской, лучше изображают особ знатного рода. Хотя и на них невозможно смотреть без смеха. Ну что такого мог поведать нам этот несчастный, ради чего его стоило бы убивать?

— Этот человек совратил мою жену. Он должен умереть, — ледяным тоном отвечал граф де Гаше.

— Послушайте, Крылов, хватит изображать великомученика, вручающего душу небесам. Вы описывали графиню де Гаше как женщину немолодую, некрасивую и даже с сединой. Так кто же кого тут совратил? И кто достоин сожаления?

Маликульмульк уставился на него озадаченно — он только теперь почуял, какой темперамент живет в душе этого южанина, родившегося в королевстве Вюртембергском и получившего северную выучку.

— Сожаления достоин молодой человек, — вместо Крылова ответил Давид Иероним. — Каким-то загадочным образом он стал жертвой старой развратницы. Фу, даже произнести-то это неприятно…

— Не пытайтесь сделать из мерзавца ангела, — граф посмотрел на фон Гомберга с настоящей, хищной, звериной ненавистью. — Все объясняется просто — он знал, что у меня есть деньги, и подбил эту женщину обокрасть меня. После чего они понеслись по всей Европе в надежде найти уголок, где бы я до них не дотянулся. Я послал за ними замечательного человека — судьба его вам известна. Это несчастный фон Бохум… он не нашел лучшего способа для знакомства, как втереться в картежную академию…

— А деньги эти — случайно не приданое вашей супруги? — поинтересовался Паррот.

— У нее не было ни гроша!

— И вы женились из чистого милосердия? — Паррот был неумолим. — Вот уж не думал, что окажусь в компании двух великомучеников. Крылов, придите в себя. Вы что, настолько боитесь вида крови?

— Да, — краснея, произнес Маликульмульк. — Но тут дело не в милосердии, а в бриллиантах. У графини де Гаше есть какие-то бриллианты, за которыми идет охота.

— Стало быть, она отыскала клад Калиостро? Продолжайте!

— Мне рассказал это фон Гомберг… по-русски… Он русский, понимаете, и мы беседовали по-русски, а господин граф пытался подслушать, ничего не понял и вообразил, будто фон Гомберг вот-вот раскроет мне какую-то тайну, связанную с графиней…

— Я не подслушивал! — возмутился граф.

— Не мешайте, — одернул его Паррот. — Отсюда очень недалеко до полицейской части. И сотни шагов не будет.

— Не более полутора сотен, — поправил Маликульмульк.

— Мея тоже не худо бы отыскать и сдать в полицию, — предложил Гриндель. — Пока он далеко не убежал. Ведь, насколько я знаю, до сих пор не найдены свидетели смерти фон Бохума, сбежавшие из «Иерусалима».

— Всему свое время. Итак, история вашей женитьбы, граф. Чует мое сердце естествоиспытателя, что в нем-то и кроется разгадка всех этих странных и отвратительных событий, — сказал Паррот. — Откуда вы узнали, что у вашей будущей супруги есть бриллианты? Да еще в таком количестве, что стали представлять для нее опасность?

— Она сама сказала, — наконец признался граф.

— Вы подозревали, что это клад Калиостро, образовавшийся незадолго до того, как шарлатана посадили в Бастилию по делу об ожерелье королевы?

— Она говорила, что несколько лет назад встречалась с Калиостро, и разве я мог знать?..

— Могли! Иначе не лгали бы господину Крылову, что ваша драгоценная супруга встречалась с графом лишь раз в жизни в какой-то светской гостиной. Меж тем она достаточно знала этого проходимца, чтобы госпожа де Витте, помнившая его по его митавским проказам, подтвердила — знакомство было довольно близкое.