Далия Трускиновская - Ученица Калиостро

— Ее там нет! И вещей нет. Хозяйка клянется, что она исчезла примерно тогда же, когда графиня вывела вас на прогулку! — вмешался Давид Иероним.

— Где карета? — спросил Маликульмульк.

— Какая карета? — вопросом же ответил Паррот.

— Та, что стояла у конюшни. Слуга в русской рубахе привязывал сзади дорожный сундук. Она все еще там?

— Фриц, беги, погляди, где карета госпожи графини! — велел хозяин. — Трудхен, принеси наконец мой красный шлафрок и пантуфли!

Мальчик выскочил из зала, хозяйка поспешила следом, а Маликульмульк наконец повернулся к Мею и полицейским.

— Если нужен свидетель, то я могу рассказать все, что знаю, — сказал он. — Я нашел людей, отравленных этим господином. Я покажу тот дом и ту комнату, где, наверно, еще лежит труп девушки. Хозяева дома подтвердят, что помещение снимал господин Мей и прятал у себя русского лакея. Графиня де Гаше и ее компаньонка чудом спаслись от него…

И тут Мей расхохотался.

— Спаслись! — повторял он сквозь хохот. — Они спаслись!..

Маликульмульк и вообразить не мог, что этот благовоспитанный и вышколенный господин способен чуть ли не рыдать от смеха. Смех был дурной…

— Дайте ему воды, — сказал Маликульмульк хозяину.

— Вы, Крылов, еще не поняли, что тут происходит, — Паррот сунул руку за пазуху и вытащил тонкую брошюру, отпечанную на плохой серой бумаге и с гравированным портретом на обложке. — Глядите! Только не намочите, бумага очень рыхлая. Не узнаете?

— Узнаю… — растерянно произнес Маликульмульк. — Но тут она куда моложе, и художник ей польстил…

— А теперь прочитайте, кто это.

Маликульмульк пробежал взглядом несколько строк.

— О Господи! — воскликнул он.

— Мы с Гринделем сказали то же самое. Итак, можете гордиться, вас успешно водила за нос сама Жанна де Ла Мотт, главная героиня процесса о королевском ожерелье. Я предполагал это, но как-то все не мог собраться и зайти в гости к французу, аббату Шанмеле, который дает уроки французского языка моим мальчикам. У него целая гора такого рода литературы — обожает истории о наказанном пороке и торжествующей добродетели. Ну вот, простившись с вами, я пошел к аббату и взял у него это вещественное доказательство. Полюбуйтесь и вы, Мей.

Паррот взял у Маликульмулька брошюрку и поднес к самому носу Мея. Маликульмульк же, наконец ощутив настоящий холод, стал раздеваться дальше, кидая мокрую одежду на пол.

Игрок уже пришел в себя и уставился на портрет с немалым изумлением.

— Так вот она кто такая… Я думал, она умерла.

— Все так полагали. Тут прямо написано, на последней странице: живя в Лондоне, после очередной оргии выбросилась из окна. И ее супруг, который успел удрать в Англию до судебного процесса, был тому свидетелем. Он же и заявил в полицию о самоубийстве. Видимо, дама поделилась с ним добычей, после чего они расстались. И она понеслась по Европе, спасая жизнь и украденные бриллианты. Я все думал — отчего графиня не поехала в Митаву, где собралось столько французских аристократов? Отчего предпочитала скучать на задворках Риги? И нашел лишь один ответ — митавский двор мог знать ее в лицо. Если бы она была дамой с приличной репутацией, это бы только пошло ей на пользу, ее сразу приняли бы во всех гостиных.

Но если репутация была скверной? И более того, если все были убеждены, что она умерла в Лондоне десять лет назад? Да ведь ее первым делом сдали бы в управу благочиния! И это в лучшем случае.

— Отчего вы так думаете? — спросил Гриндель.

— А оттого, что французские аристократы очень хорошо помнят своих врагов. Вы почитайте, почитайте внимательно. Когда Жанна де Ла Мотт была признана виновной в краже ожерелья, ее приговорили к достойному наказанию — всенародно высечь, заклеймить буквой «v», что значит «Voleuse» — «воровка», а затем навеки поселить в тюрьме Сальпетриер. Вы не заглядывали часом ей в декольте?

— Нет, зачем? Ничего там соблазнительного уже нет.

— Зато любопытное есть — ведь когда палач хотел ее заклеймить, она так брыкалась и уворачивалась, что раскаленное клеймо попало на грудь. Пришлось ставить другое — на плечо. Видели вы это клеймо?

— Нет, конечно, — она всегда закрывалась чуть не до носа!..

Маликульмульк слушал, находясь в некой прострации — услужливый и перепуганный хозяин предложил ему сесть, чтобы стянуть с него сапоги, а он не понял, и холода не было, и сырости не было; он готовился иметь дело с ложью, но тут лжи оказалось слишком много… Перед глазами стояло молодое лицо единственной женщины, сказавшей ему «потому что я люблю вас». Она лгала, разумеется, она всю жизнь лгала, но почему это прозвучало так… так правдиво?..

— Из тюрьмы она вскоре бежала — то ли помог кардинал де Роган за какие-то тайные заслуги, то ли безымянные покровители графа Калиостро, то ли над ней сжалилась сама королева, — продолжал Паррот. — Наша графиня оказалась в Лондоне и принялась писать памфлеты, в которых оболгала бедную Марию-Антуанетту. Памфлеты эти ходили по всему Парижу — ну и как, по-вашему, приняли бы в Митаве столь талантливую писательницу?

— Проклятая ведьма. Я не понимаю, почему поверил ей, когда она предложила перемирие… Как ей это удалось?.. — Мей покачал головой и вдруг прикрикнул на полицейских: — Не дергайте меня!

— Вы, Мей, пожалуй, заявите, что это она уговорила вас отравить фон Гомберга и ту девицу, — сказал Паррот. — Теперь, когда она так удачно сбежала, вы можете повесить на нее все свои грехи.

Тут вбежали мальчик Фриц и с ним — невысокий плечистый паренек в сером кафтане и портках по колено.

— Кареты нет, господин хозяин! — сказал мальчик. — Но она укатила по приказу той госпожи. Вот, Петер чистил конюшню и видел, как она сбежала сверху к своему слуге и что-то ему коротко приказала. Она убежала, а он сразу сел на козлы и погнал лошадей к дороге. Подтверди, Петер!

— Так и было, — добавил конюх. — Она вышла через те двери, в которые заносят дрова и выносят эти… ведра, что стоят за ширмами… И туда же ушла. Я не знал, что ее слугу надо было задержать. Но я пошел за экипажем, потому что эти господа не заплатили за овес и за солому, это я знал точно. Я крикнул, но кучер не остановился, экипаж повернул направо и остановился у нашей парадной лестницы. Оттуда спустилась служанка той старой дамы с баулом, села в экипаж, и он покатил к лесу.

— Госпожа Дивова! — воскликнул, опомнившись, Маликульмульк. — Что с ней будет?

И ахнул, осознав наконец свою ошибку.

— Черт! — воскликнул обычно невозмутимый Паррот. — Она увезла с собой эту дуру! Придется выпрячь лошадей и преследовать ее верхом. Ну-ка, парни, бегите, скажите кучерам, чтобы через две минуты подвели их к крыльцу…

— Незачем, — произнес Мей. — Решительно незачем. Госпоже Дивовой ничего не угрожает. Хотя если она, не дай бог, узнает правду о своем муже, то я не дам за ее жизнь и бумажной обертки от карточной колоды. А ведь может узнать — если слуга Дивова развяжет язык…