Сюзанна Ринделл - Другая машинистка

– Я… по поручению Одалии Лазар, – пробормотала я.

Окошечко захлопнулось с такой же внезапной яростью, с какой открылось. Тяжко загрохотал засов, заскрежетали ключи, проворачиваясь в одной скважине за другой. Дверь открылась, и передо мной предстал крепко сбитый рыжеволосый мужчина в свитере грубой вязки и шерстяной шапочке. Здоровенный. Я едва доставала ему головой до полоски на свитере посредине груди.

– Живо! – рявкнул он, и, ничего уже не соображая, я переступила порог и погрузилась во тьму.

Что-то вроде прихожей. Дверь за мной поспешно закрыли и заперли. Амбарный замок, очевидно, служил лишь для прикрытия: насколько я могла судить, по-настоящему все запиралось изнутри. Значит, кто-то здесь жил или дежурил постоянно – а по внешнему виду здания и не скажешь.

– Одалия прислала? – переспросил рыжий.

Я кивнула. Он оглядел меня с ног до головы, точно прикидывая, как такая странность могла случиться. Судя по его фырканью, вопрос так и остался нерешенным.

– Сюда, – произнес рыжий, утратив, видимо, интерес к моей персоне. Он быстро зашагал по коридору, и тут-то я обнаружила, что его фонарь служил единственным источником света.

– Подождите! – взмолилась я, поспешая за ним, но он и головы не повернул.

Второпях, спотыкаясь, я кое-как его нагнала. Когда мы добрались до конца извилистого лабиринта коридоров и переходов, вожатый мой остановился перед дверью.

– Доктор Шпицер у себя. Вам с ним толковать надо.

С тем он развернулся и двинулся прочь, унося с собой свет фонаря. Боясь остаться в полной темноте в этом незнакомом и страхолюдном месте, я ухватилась за дверную ручку. Едва я ее нащупала, дверь отворилась сама собой, и мне в глаза ударил свет – с потолка свисало несколько ярких ламп. Я заморгала, глаза с трудом привыкали к новой обстановке, мозг и вовсе отказывался принимать новые понятия о нормальности.

– Что это?..

– Могу я чем-то помочь? – спросил меня, вынырнув из этого света, мужчина в накрахмаленном до хруста белом лабораторном халате.

– Ой! Нет… То есть да! Да, пожалуйста, погодите, я объясню. Я… – Тут вдруг мне расхотелось представляться. – Меня прислала Одалия, – неуклюже закончила я.

Огляделась. Комната, как я уже говорила, была очень ярко освещена. Два длинных и высоких стола занимали весь ее центр, на них кипели и бурлили многочисленные мензурки и колбы. Сильно пахло медицинским спиртом и чем-то еще… я не распознала, но оно слегка напоминало формальдегид.

– А что здесь такое?

Человек в лабораторном халате нахмурился.

– Одалия прислала? – переспросил он, в точности как до него – рыжеволосый. – Хм. – И он внимательно меня оглядел.

Его темные, почти черные волосы разделял безупречный прямой пробор, усы тоже темные и аккуратно подстрижены. Человек в лабораторном халате, как до него рыжий, не очень-то поверил, что я от Одалии. В итоге он пожал плечами:

– Ну что ж! Ладно. Видимо, так оно есть. Кем еще вы можете быть? Мы тут ждем второго химика, но вы явно не он . Ха! Разве что… Вы, часом, не мадам Кюри? – Он насмешливо закатил глаза, еще раз произвел полный осмотр моей особы, с головы до пят, и, не успела я возразить, ответил за меня сам, все так же бесцеремонно: – Вот уж нет. Это вряд ли!

Я стояла молча, выпученными глазами таращась на множество бурливших, исходивших паром стеклянных устройств. Человек в лабораторном халате проследил за моим взглядом, даже вывернул голову через плечо. Затем снова обернулся ко мне и буркнул:

– Да вы небось и не знаете, кто она такая.

Он презрительно ухмыльнулся. То есть как это я не знаю, кто такая мадам Кюри?! Негодование охватило меня, жар прихлынул к щекам, и дальше я говорила как заведенная – такое на меня изредка находит.

– Мадам Кюри – лауреат двух Нобелевских премий, – высокомерно произнесла я. Уж газетные заголовки-то я не пропускаю. – И она – живое подтверждение тому, как часто мужчины спешат с ошибочными выводами. Во всех отношениях, – прибавила я для полноты картины.

Человек в лабораторном халате приподнял брови, склонил голову к плечу. И вдруг почти незаметно выпрямился, подтянулся.

– Послушайте, – продолжала я, спеша использовать только что полученное преимущество. Надо выполнить поручение и покончить с этим. – У вас тут, конечно, распрекрасная химическая лаборатория, тянет на Нобелевку. Но я-то пришла за сообщением для Одалии.

Он молча уставился на меня.

– Одалия сказала, через меня ей передадут сообщение, – напомнила я.

При повторном упоминании Одалии гипноз рассеялся, химик вышел из транса.

– Да, разумеется. Боюсь, правда, новости не из лучших. – Он отвернулся, быстро и деловито оглядел свои мензурки. Что-то где-то подкрутил. – Сами понимаете, губернатор кует за указом указ. В последнее время с метанолом явно перегнули. Не могу обещать, что это пойло сгодится в дело. Мы же не хотим, чтобы опять кто-то ноги протянул, как в прошлый раз…

– О! То есть вы хотите сказать… Неужели кто-то действительно!.. – вскрикнула я в ужасе.

И тут же поняла: это испуганное удивление (признак неосведомленности) лишило меня только что отвоеванной территории в поединке против человека в лабораторном халате.

Он презрительно закатил глаза, вздохнул, откашлялся.

– Послушайте, мисс… Мисс Как-вас-там… Передайте мисс Лазар попросту следующее: эта порция – чистый яд, но я попробую снова. У меня есть друг на фабрике красителей для волос. Поэкспериментирую с их материалом. – Он сунул мне под нос бутылку. – Вот! – рявкнул он. – Пока можете ей передать.

Я промедлила в нерешительности, и он покачал бутылкой, словно дразня меня.

– Что это? – спросила я, глядя на зеленое шероховатое стекло без наклейки.

– Доказательство, – ответил доктор Шпицер. – Пусть видит: я не продаю годный товар налево.

Пальцы мои нерешительно сомкнулись вокруг горлышка. Я сощурилась, пытаясь сквозь стекло различить содержимое. Жидкость внутри была прозрачной, словно кристалл. Я повращала бутылку, и доктор Шпицер нахмурился.

– Не вздумайте пить, – предостерег он. – На это у вас здравого смысла хватит, надеюсь?

– Ну… да.

– Еще бы. Вид-то у вас холеный. Небось привыкли к импортным напиткам, а не к пойлу.

Я тупо вытаращилась на него. Никто в жизни не называл меня «холеной». Манеры доктора Шпицера с каждой минутой становились все нестерпимее. Когда он в очередной раз грубо оглядел меня с ног до головы, с него слетело даже отдаленное сходство с университетским человеком (а ведь обращение «доктор» это подразумевало). Проступило совсем другое выражение – волчье, жестокое.

– Да уж, видал я таких. Пусть фабричные мальчишки травятся, тут уж как кривая вывезет, а вы к самопалу и не притронетесь. – Он озлобленно выдохнул, пожал плечами. – Ладно, плевать. Передайте ей, что я сказал, и все.