Александр Прилепский - Бега

С Петербургского шоссе свернули на Беговую аллею, которая стараниями вице-президента была недавно шоссирована и обсажена тополями.

Остановились у главного подъезда беговой беседки. Через швейцарскую и приемную, где уже начинали собираться спортсмены, чтобы записать своих лошадей на призы, по полукруглой лестнице поднялись на второй этаж. Дверь справа, ведущая в членский зал, была закрыта. Зато из-за полу прикрытой двери слева доносились громкие голоса. На просторном балконе, огибающем беседку, собралась вся беговая администрация. Был тут и Иволгин.

— Уже читали? — спросил вошедших, красный как рак, Колюбакин. — За всю жизнь, и когда эскадроном командовал, и в полку, и здесь — чужой копейки не взял! Своих денег, сколько на общество извел — не считал. А теперь, оказывается, одному мне на бегах жить хорошо!

— К сожалению, многие люди склонны судить по себе. У воды, дескать, быть, да не напиться, — резко бросил, расхаживающий взад — вперед по балкону, Приезжев. — Заверяю вас, господа, приходно-расходные книги в полном порядке.

— А я прихожу к выводу, — вступил в разговор Пейч, — что напрасно мы отвергли предложение Лазаря Соломоновича. И деньги ведь не плохие предлагал.

— Какое такое предложение? — удивленно спросил Дмитрий Дмитриевич Сонцов.

Приезжев рассказал, что ещё зимой известный предприниматель и банкир Лазарь Соломонович Поляков обратился к администрации общества с предложением — взять тотализатор в аренду, "на откуп", как говорили раньше, сроком на пять лет. При этом общество лишалось бы права вмешиваться в дела тотализатора, которые он обещал вести на свои средства. Зато получало бы ежегодно по 50 тысяч рублей. Законам Российской империи, заверял Поляков, все это не противоречит.

Сонцов возмутился, и даже сорвался на крик:

— Почему я, как старший член общества, впервые об этом слышу? Кто дал вам право решать не советуясь? Тем более предложение, заслуживающее внимания…

Александр Александрович Стахович брезгливо поморщился:

— Откуп на бегах? Сразу вспоминаются, не доброй памяти, водочные откупы. Деньги нам, само собой, нужны, но эти будут плохо пахнуть…

Едва успокоили разошедшегося Сонцова.

Колюбакин вытер вспотевший лоб и обратился к Лавровскому и Малинину:

— Вот видите, какие дела… А вы ничего определенного так и не разузнали.

— Почему это не разузнали? — тут же ответил Алексей. — Кроме того о чем вам было доложено ещё вчера, мы установили, что злополучную записку Терентьеву подложили на конюшне. Кто именно, сказать пока не могу. Впрочем, в этом не наша вина — во вторник вечером меня на конюшню не пустили, хотя вы и обещали распорядиться.

— Ох, совсем забыл, — смутился Колюбакин. — Так езжайте, голубчик, туда прямо сейчас.

— Я с вами, — предложил Иволгин. — А то опять, чего доброго, не пустят. А я там свой человек.

— Садитесь, Алексей Васильевич. С ветерком прокачу! — предложил Иволгин, подходя к кабриолету, в который был запряжен крупный вороной жеребец с белой отметиной на лбу и такими же "чулками".

— Красавец… Призовой? — залюбовавшись им, спросил Алексей.

— С брачком. К иноходи, шельмец, склонен. И никто его на правильный ход поставить не может. Впрочем, если бы не этот порок — мне его не видать, не по средствам. А так, Коля Коноплин почти даром уступил… Если не секрет, почему вы считаете, что компрометирующие бумаги подложили Терентьеву на конюшне?

— Да какие у нас с вами секреты, Аркадий Аркадьевич — одно дело делаем. Оказывается, Мишка сюртук и штиблеты с Масленицы не носит, на поддевку с сапогами перешел.

— Вот как, — удивленно приподнял брови Иволгин. — А я внимания не обратил… Но не допускаете ли вы, что Терентьев, действительно связан с этими… как их там… народовольцами?

— Не допускаю.

— Почему? Лондонская "Таймс" пишет, что среди анархистов в Европе много люмпенов.

— А мы с вами не в Европе живем! В России… Наших бурлаков, фабричных и золоторотцев в политику и калачом не заманишь… Довелось мне с ними пообщаться в юности.

Сказал и тут же, мысленно выматерил себя. Вот уж, на самом деле, язык мой — враг мой.

— Но каким же образом, вы рассчитываете выяснить, кто виноват? — продолжал расспрашивать Иволгин.

— Да я и сам ещё не знаю. Тут уж как карты лягут… Вы лучше поделитесь, что ещё интересного рассказывал Скандраков?

— Пришло письмо без подписи, в котором сообщалось о возможной связи Терентьева с цареубийцами. Произвели обыск…

— Письмо по почте пришло? Или принес кто?

Иволгин пожал плечами.

Призовая конюшня Колюбакина находилась на Башиловке. Некогда роскошное здание обветшало и давно нуждалось в ремонте. И это, и то, что половина денников пустовала, подтверждало слухи о пошатнувшемся финансовом положении Александра Васильевича.

Служащие собрались во дворе. Было их немного: управляющий, он же старший конюх Матвей Попов, два конюха, сторож и кухарка, миловидная круглолицая женщина лет двадцати с небольшим. Алексей обратил внимание на её покрасневшие, заплаканные глаза.

— Все собрались? — спросил он.

— Афонька! — крикнул Матвей — Иди сюда.

Из конюшни вышел юноша, почти мальчик. Не заметив посторонних, он радостно зачастил:

— Дядя Матвей! А Грозная меня признала. Вспомнила, знать, как я её антоновкой кормил… Может и сложится у нас с ней езда. Глядишь, и без Михаила Васильевича справимся.

Лавровский заметил, как налились слезами глаза кухарки. Как там французы говорят — ищите женщину. А чем чёрт не шутит? Поэтому сказал намеренно жестко:

— Придется справиться — в Сибирь пойдет Терентьев. А виноват один из вас.

Похоже, не ошибся, подумал он, когда кухарка зарыдала в голос.

— Ты чего, Алёна? — недовольно сказал Матвей. — При людях то так убиваться невместно…

Но Алёна, не слушая его, продолжала заливаться слезами.

— Я это… я его сгубила… Из-за меня его заарестовали…

История оказалась старая как мир. Осенью к управляющему приехала из Рязанской губернии племянница — молодая вдова Алёна. Ну разве мог Терентьев, который на всех женщин бросался, как Жучка на прохожих, обойти её вниманием? Баба молодая, ладная и как говорится "под боком". До Масленицы все у них шло хорошо. Михаил водил Алёну гулять в Петровский парк, подарки дарил. А потом встретил другую.

— Тьфу, — в сердцах плюнул Матвей, обиженный за племянницу. — И смотреть то не на что. Ни барыня, ни купчиха, так одно междометие… Килька ревельская. Я уж с ним по-свойски толковал, да проку мало.

В таких случаях женщинам остается одно средство — приворот.

— Я и к ворожее ходила, и к Маше-цыганке, — продолжая всхлипывать, рассказывала Алёна. — А на той неделе зашла к нам странница из земли египетской, напиться попросила. Посмотрела она на меня, да сразу все и поняла. Пособить, говорит, милая, твоей беде можно. Сходи к Осипу Фомичу на Долгоруковскую. Святой жизни человек… Обязательно поможет.