Ирина Глебова - Между волком и собакой. Последнее дело Петрусенко

Семён Барысьев стал служить у Фарнезе сразу, как тот появился в Харькове. Звался камердинером, но управлял всем домом, всей прислугой. Его семья – жена и сын, – проживали в пригороде, на собственном хуторе. Года через три службы Барысьев завёл на хуторе коневодческую ферму – ценил, видимо, его архитектор, хорошо платил. Лошадьми занимался сын, Дементий Барысьев, хотя и был тогда ещё подростком шестнадцати лет. Через год – революция, Фарнезе спешно уезжает в Италию, а его камердинер – к себе на хутор. Как жили Барысьевы до 30-го года – неизвестно, но ферма с лошадьми у них сохранялась. В тридцатом добралась и до них компания «ликвидация кулачества, как класс». Ранней весной, вместе с другими семьями раскулаченных, они были высланы на Север. Жены Барысьева в то время уже не было в живых, сам же он до места доехал, но почти сразу и умер. Сильно простудился в пути, сначала на распутице и холодных ветрах, а потом – на ещё не ослабевших северных морозах. Сын бежал, след его затерялся. Считалось, что где-то там, на Севере, и осел: попробуй, найди по глухим деревням, зимовьям, пушным и рыболовным промыслам…

– А он, значит, сюда вернулся, на родину! Это сколько же Дементию Барысьеву лет? Тридцать восемь, выходит. Да, соответствует описанию.

– Ты, значит, не сомневаешься, что это именно Брысь?

Лейтенант Качура даже обиделся как будто:

– Товарищ Троянец, да как же иначе! Всё сходится! И кличка такая, особенная. Папаша любил кричать «брысь», и сын, небось, тоже. Или в память об отце так назвался. Как такое может быть случайно?

Оперативная группа вся собралась в кабинете начальника, обсуждая и сводя воедино известные факты.

– Согласен с тобой, не горячись. – Троянец на минуту задумался. – Но вопросы остаются. Предположим, старший Барысьев знал о кладе, всё-таки доверенным лицом у итальянца был. Тот уезжал спешно, может, боялся, что до Италии драгоценности не довезёт. А, может, думал вскоре вернуться… Почему же камердинер не достал эти ценности раньше? За десять лет? Умер он в тридцатом. Значит, успел сыну о них рассказать? Тогда почему тот так долго тянул?

– Я об этом думал, – кивнул Качура. – Выходит, он в Харькове только недавно объявился. Осенью банда засветилась? Вот тогда и вернулся сюда. Выждал подходящий момент…

– Представь: восемь лет ожидать, скитаться вдалеке, зная, что есть такой клад! А вдруг кто-то на него наткнётся, заберёт? Нет, я не верю. Такой бандит, как Брысь, не стал бы ждать. Он же наглый, жестокий, рисковый…

– Ты, Гриша, у нас психолог, – улыбнулся Зарудному Троянец. – Из того, что ты сказал, вывод такой: мы ещё не всё знаем. Пока не всё.

– И давайте не упускать из виду тот факт, что банда связана с немецким агентом. Есть у меня предчувствие, что всё здесь в один узел завязано.

Кандауров положил перед собой папку, похлопал по ней ладонью:

– Здесь всё, что мы смогли узнать о Хартмане. Немного. И то, что можно предположить. Похоже, подмена произошла при побеге из Дахау. Тогда бежали трое заключённых. Судьба двоих неизвестна – сгинули. А наш Гюнтер через Альпы сумел перебраться в Швейцарию, и тамошние эмигранты-антифашисты переправили его, по его же просьбе, именно к нам, в Советский Союз. Он изъявил желание быть полезным стране, всё-таки – инженер-строитель, а кругом стройки. У него была возможность выбрать, он выбрал наш город.

– Такой расклад вполне мог быть организован, – согласился Троянец. – Тогда в Швейцарии объявился уже не наш Гюнтер, а его двойник. И переход через Альпы, думаю, не был ему сильно труден… Значит, всё это – и Барысьева, и Хартмана, – принимаем за рабочие версии.

Вечером Викентий Павлович тоже посмотрел папку с документами, которую, по его просьбе, Дмитрий захватил домой.

– Знаешь, дядя, – сказал Дмитрий, – а ведь недавно Алёнка говорила мне о не австрийском акценте Хартмана. Я ещё пошутил: «Отложу в копилку памяти».

– Леночка у нас молодец. Ох, Митя, достойны ли мы таких умных и красивых жён?

Последнюю фразу Викентий Павлович произнёс громко, с пафосом, потому что в комнату как раз входила Людмила Илларионовна. Поставив поднос с заварочным чайником и сахарницей на стол, она скептически оглядела мужчин, ответила в тон мужу:

– Ох, не уверена. Но если не станете секретничать, напою вас чаем.

– Не станем. Когда у меня от тебя были секреты? Думаю, Митя, вы с товарищами всё правильно рассудили. Время покажет – всё именно так, вот увидишь. А у меня, знаешь ли, ещё одна мысль возникла. Немного авантюрная… Не знал ли агент, засланный к нам под именем Хартмана, там, за границей, архитектора Фарнезе?

Дмитрий удивился, но всего лишь на минуту. Глаза его блеснули.

– Ты хочешь сказать, что Хартман не случайно состыковался с бандитами? Что он искал и нашёл Барысьева-Брыся?

– Именно. Только искал он скорее всего отца, а нашёл сына? Как тебе мысль?

– И учти, Митенька, – тут же уверенно вставила Людмила Илларионовна, – все предположения твоего дяди обычно подтверждаются.

– Ещё бы, знаменитая интуиция сыщика Петрусенко! Мне ли не знать.

– Между прочим, Викеша, ты уже как-то говорил почти что об этом. Помнишь? – Людмила Илларионовна тоже села за стол, стала разливать чай в чашки. – О том, что около бандита появился человек с информацией о кладе? Может быть этот шпион? Постой!

Она не дала ему ответить, положила ладонь на его руку, словно о чём-то догадалась.

– Ты говорил, я помню, что этот итальянец приехал в наш город перед самой войной?

– Да, в четырнадцатом году. Не успел даже начать строить.

– И был здесь все годы войны? А как только власть сменилась – уехал?

Викентий Павлович и Митя переглянулись.

– Ну, тётя!.. – протянул Дмитрий.

– Люсенька, сколько лет не устаю поражаться! Какая мысль! Конечно, как и моя – несколько авантюрная, и всё же… Как считаешь, Митя, мог быть Фарнезе немецким резидентом здесь, в годы войны? И твой Реутов-Лаберниц работал с ним в контакте?

Да, подумал Дмитрий про себя, могло быть и так. Немецкий разведчик Лаберниц, которого ему удалось раскрыть в шестнадцатом году, был расстрелян, так и не выдав больше никого. Но явно работал не один.

– Что ж, – сказал он. – Если допустить такой поворот, то можно протянуть нить от Фарнезе к немецкому шпиону…

– Италия и Германия обе фашистские страны, – вставила Людмила Илларионовна.

– Да… От немецкого агента – к потомку камердинера Барысьева, от него – к кладу, до которого тот добрался. Но всё это может оказаться только нашей фантазией. – И улыбнулся. – Вижу, дядя, – древние римляне что-то на этот счёт сказали давным-давно.

Викентий Павлович кивнул:

– Они обо всём сказали… Diem vesper commendat. Вечер определяет день.

– И что это значит? – подняла брови Людмила Илларионовна.