Макс Кратер - Последний еврей Багдада

— Я не понимаю, — проревел Кельц, — говори яснее!

— Это самый древний из известных на сегодняшний день рецептов пороха, — четко, почти по слогам произнес репортер и, собрав весь остаток сил, всю свою волю к жизни, с размаху ударил ногой по руке Кельца, в которой он держал осветительную шашку.

Патрон взмыл к потолку, ударился о него, и разбрасывая во все стороны яркие желтые искры, полетел вниз.

Шакал задрал голову, провожая взглядом шашку, а журналист, воспользовавшись замешательством противников, прыгнул в пробитый недавно проем. Едва он скрылся в нем, как прогремел взрыв. Спину журналиста обдало жаром. Он упал на землю. Огненный вихрь пронесся по пещере, и следом тут же повалил черный дым.

— И не отсырел ведь за столько столетий, — выдохнул Дэвид и закашлялся.

— Руди, что происходит!? — закричала сверху Элиз.

Он полз вверх из последних сил, готовый в любой момент упасть замертво и больше никогда не подняться. Из глаз лились слезы, а изо рта — кровь. Дышать было невыносимо тяжело. Сердце билось неровно, как бы с перерывами. Пальцы вокруг ногтей кровоточили, но журналист продолжал впиваться ими в камни. Когда сознание готово было окончательно покинуть умирающего, чьи-то руки подхватили его и понесли.

Фарух с Хасаном вытащили репортера на поверхность. Разведчик осмотрел рану на ключице Дэвида и впился в нее ртом. Затем сплюнул яд, смешанный с кровью на землю, прополоскал род водой из фляжки и вновь повторил всю процедуру.

— Где Элиз? — прошептал Дэвид.

— Сбежала. Как только прозвучал взрыв, пустилась наутек. Теперь уже не догнать. Мы пришли на помощь, как только смогли развязать руки. Что с сокровищами?

— Там был порох, — Дэвид неожиданно почувствовал себя легче, — просто порох. И рецепт его приготовления. Эгиби каким-то образом узнал его на полторы тысячи лет раньше, чем европейцы.

— Порох? — удивился Хасан, — получается что все эта гонка была за порохом?

— За веществом, перевернувшим мир, — еле слышно произнес Дэвид, — за веществом бесценным для того времени, но само время, прошедшие столетия, обесценили этот дар Эгиби его сыну.

Разведчик выглядел обескураженным, но запах дыма, поднимавшегося на поверхность из глубины пещеры, не оставлял никаких сомнений в правоте журналиста.

— Судя по симптомам тебя отравили каким-то ядом, возможно, змеиным, — произнес Хасан, вспомнив, что по первой профессии он врач, и надо позаботиться о пострадавшем.

— Это яд скорпиона.

Хасан надавил пальцами на ранку. Из нее вновь пошла кровь. Он вытащил бинт и стал перевязывать плечо журналиста.

— Откуда такая уверенность?

— Мушрушу, — прошептал Дэвид.

— Что?

— Кельц спятил. С самого начала. Он воображал себя мифическим животным, способным превращаться в хищную птицу, единорога, змею, льва и скорпиона. Так он совершал свои убийства. Змея уже была. Министра культуры Кельц раздавил. Остался скорпион.

— Если так, то дело плохо. Тебя надо срочно доставить в больницу. Главное продолжай дышать.

— Мне лучше.

— Это ненадолго.

И действительно Дэвид вдруг почувствовал жгучую пульсирующую боль в месте укола. Мышцы лица стали непроизвольно подергиваться.

На востоке, где занималась заря, показалась пара вертолетов.

— Пои его водой, — сказал Хасан Фаруху, — вот фляга. Как можно больше жидкости. И пусть не двигается. Мне надо уходить. Прощай, Дункан, теперь уж вряд ли где свидимся.

Бывший шеф разведки поднялся и быстрым шагом, по-прежнему немного подволакивая ногу, направился к огибавшей долину дороге. Дэвид с Фарухом остались одни. Последнее, что запомнил журналист, были десантники, выпрыгивающие на землю. Один из них нес носилки. Когда журналиста положили на них, он потерял сознание.

Высокий холм над Тигром весь был покрыт желтой выжженной травой. У двух вырытых на нем рядом могил стаяло несколько человек — рабочие, нанятые на расположенном неподалеку кладбище, брат Латифа Аюб и Фарух, который взял на себя все заботы по организации похорон.

Чуть в стороне от этой группы и друг от друга держались еще два человека — мулла и священнослужитель из езидов. Дэвид краем уха слышал, как помощник назвал последнего факиром.

Журналист поглядывал то на них, то на пару блестевших на солнце стареньких черных катафалков. После падения Анисы с минарета семья отказалась хоронить Латифа, и теперь казалось, что посмертному соединению любивших друг друга людей ничто не мешало.

Но и тут вышла заминка. Мулла требовал, чтобы для девушки могилу вырыли глубиной по грудь, а для юноши по пояс. В противном случае, он отказывался проводить обряд. Факир в свою очередь заявил, что не тронется с места, пока мусульманский священнослужитель не уберется отсюда. Фарух ходил от одного к другому и пытался договариваться.

Дэвида только сегодня выпустили из больницы, где он провалялся три дня. Врач сказал, что последствия отправления ядом будут еще сказываться какое-то время, возможно возвращение тошноты и головокружений, но в целом ему очень повезло. Тот, кто оказал первую помощь, действовал профессионально.

Из редакции прислали письмо с сообщением о том, что Дэвида отзывают из Ирака. Вскоре на его место должен прилететь опытный сотрудник, тот самый, который сломал ногу незадолго до своей запланированной командировки. Журналист к новости о предстоящем отъезде отнесся безразлично. Почти все время он думал об Элиз и о том, как глуп был. Чувства, обуревавшие его, требовали осмысления. Но ни времени, ни сил на это не было.

В больницу к нему приходили военные — подчиненные Рона Забровски. Они хотели выяснить все обстоятельства гибели своего начальника. Дэвид рассказал им ровно столько, сколько счел нужным. Про сводного брата Хуссейна он умолчал, также, как не стал ничего рассказывать о роли Элиз во всей этой истории. Ответы репортера военную полицию вполне устроили.

В день похорон Анисы и Латифа должен был открыться гражданский аэропорт Багдада. К вечеру там ожидали прибытия первых рейсов. Но Дэвиду не хотелось оставаться в месте, где все напоминало ему об Элиз. Чтобы поскорее убраться отсюда он договорился с людьми Забровски, и те пообещали, что журналиста пустят на военный борт, который сегодня же вылетал в Доху. К обеду он уже будет в международном аэропорту Катара.

Фарух, проявив чудеса дипломатии, вероятно, щедро сдобренные пачками динаров, все-таки сумел договориться со священниками. Сначала молитву прочитал мулла. Закончив, он удалился, заявив, что не желает присутствовать при языческом обряде погребения. К могилам подошел тот, кого помощник называл факиром. Он достал из мешка деревянный бубен со множеством медных колец и натянутой на него тонкой кожей. Вся церемония, прошедшая под незамысловатые звуки древнего инструмента, заняла немногим более двадцати минут. Под конец семь небольших круглых лепешек разломили на куски и раздали всем присутствующими. Каждый бросил по горсти земли. На могиле Анисы разожгли сверху костер.