Алексей Ракитин - Великосветский свидетель

Шидловский на рабочем месте так и не появился.

Утомленный писаниной и мрачными впечатлениями долгого дня, Алексей Иванович с удовольствием сбежал со службы раньше положенного. Без четверти пять он уже шагал по многолюдным питерским улицам. Теплый ветер приятно обдувал лицо, шевелил пробивавшуюся на газонах робкую траву.

«Ну, вот, — думал молодой сыщик, — морфий, кажется, нашли, а ответов не прибавилось. Но если окажется, что в склянке из-под микстуры действительно находится яд, то можно ли считать, что наливший его туда является убийцей? Кого юридически корректно следует считать преступником: наливающего яд в сосуд или подающего сосуд жертве? Если между ними сговор — все ясно, эти люди соучастники. Но если один использует другого втемную? Ничего-с, подождем, терпение и труд виновного до суда доведут…», — уговаривал сам себя Шумилов.

Апрель перевалил в свою последнюю треть, и в городе чувствовалась долгожданная весна. По утрам лужи еще бывали иногда схвачены тонкими стекляшками льда, зато днем все кричало о весне: влажный ветер с Невы нес привет из теплых краев, городская живность выбиралась погреться на солнышке, воробьи устраивали шумное неистовое вече на пока еще голых ветвях тополей в Александровском саду. Радостно и обновленно смотрели на город уже старательно намытые окна зданий.

Хотелось за город, на природу.

Явившись утром в прокуратуру, Алексей Иванович через силу заставил себя углубиться в изучение писем и прочих бумаг, изъятых давеча во время обыска в доме Прознанских. Это были тетрадки с химическими формулами, большое количество невразумительных коротких писем и записок от приятелей, типа «Ты не забыл? Сегодня у Веневитинова, в шесть» или «Николай, мы ждали тебя до последнего. Ищи нас у Маркова». Некоторые записки были на французском. Содержание многих записок было совершенно вздорным, они явно написаны под воздействием минуты. Покойный молодой человек был, видимо, большим формалистом, раз сохранял не содержащие ничего значительного записи.

Шумилов отложил в сторону две тетрадки с химическими формулами, решив показать их Цизеку. Конечно, можно было назначить официальную экспертизу с привлечением специалистов-химиков (возможно, это еще придется сделать), но в начале расследования Шумилова интересовало суждение приватное, не поставленное в ограничительные рамки юридической нормы, возможно, даже в чем-то интуитивное. Честнейший немец был как раз тем лицом, которое могло посмотреть записи Николая Прознанского глазами человека компетентного, но не скованного никакими официальными рамками.

Содержание архива доказывало то, что в доказательстве особо и не нуждалось: у Николая были приятели, с которыми он встречался в неформальной, так сказать, обстановке. Молодые люди куда-то вместе ездили, где-то обедали, посещали театр, катались в гости друг к другу, развлекались, одним словом. Обычное дело для студента из обеспеченной семьи. Вообще-то не мешало поговорить со всеми этими юношами. Они наверняка смогли бы немало порассказать о Николае Прознанском.

Одно из писем, извлеченное из стопки бумаг, привлекло внимание. Конверт благоухал. «Не иначе, от женщины», — догадался Шумилов. Это действительно было дамское письмо, но от зрелой женщины или юной девушки, по почерку было не понять. Шумилов заглянул в конверт, выудил из него сложенный втрое листок. Письмо было совсем коротким, а принимая во внимание содержание, даже оскорбительно-коротким:

Извините, не могу обратиться к Вам „дорогой“. Для меня очевидно, что Вы не тот человек, с которым я смогу когда-либо взлететь на облака счастья и связать навеки свою жизнь. Мы слишком разные и не созданы друг для друга, но я уверена, что есть в мире сердце, способное биться в унисон с моим. Не сомневаюсь, что и Вы еще найдете свою любовь и будете счастливы.

Прощайте. Не ищите встреч со мной, это лишено смысла.

Алексей Иванович задумался. Как пошло пишут эти экзальтированные барышни: «взлететь на облака счастья», «сердце, бьющееся в унисон»… Начиталась романтических бредней!

По-видимому, девушка была из круга Прознанского, об этом свидетельствовал изящный летящий почерк, отсутствие грамматических ошибок, дорогая бумага и книжные обороты речи. Вряд ли у девушки, вынужденной зарабатывать на жизнь, было бы время увлекаться романами и столь бесцеремонно давать от ворот поворот такому ухажеру, как покойный Николай.

Алексей Иванович посмотрел на дату под текстом: «март, 18-е.». Года не было, но, несомненно, письмо написано весной этого года. Аромат духов от бумаги был все еще очень явственным. Что же это получалось? Нежные чувства Николая были отвергнуты ровно за месяц до смерти. Случайность?

Вадим Данилович Шидловский, помощник окружного прокурора Санкт-Петербургского судебного округа, прибыл на службу несколько позже обычного и в дурном расположении духа. Еще из-за двери Шумилов услышал его раздраженный басок: «Извозчики, шельмы, не смотрят, кого везут. Остановился, подлец, прямо посреди лужи. Ему не подъехать, видишь ли! Ну, да только со мной такой номер не проходит!»

Ему что-то невнятно ответили, и через секунду Шидловский уже заглядывал в кабинет, где сидели три делопроизводителя, в их числе и Шумилов.

Довольно небрежно поздоровавшись общим кивком со всеми чиновниками, вскочившими при появлении начальника, Шидловский сразу обратился к Шумилову.

— Так-так, бумаги просматриваете? Помощь нужна? Успеваете? — шеф был верен себе, задавая вопросы, не подразумевавшие конкретного ответа. В самом деле, как и куда можно было успеть, если никаких сроков назначено не было?

— Помощь не нужна, справляюсь, Вадим Данилович, — ответил Шумилов.

— А как с протоколом по обыску? Готов? Акты изъятия химикалий переписаны? Подшиты? (Шумилов едва успевал кивать). И когда будут результаты анализов лекарств и реактивов покойного?

— Подождем денька два-три, Вадим Данилович.

— Что так долго? Надо скорее, дело нерядовое…

Только вчера был разговор о том, сколько времени потребуется для исследования веществ из домашней лаборатории покойного, а теперь драгоценный шеф делает вид, будто все позабыл. Может, и вправду позабыл?

— Там ведь целый шкаф этих склянок, — заметил Шумилов.

— А как насчет бумаг? — мысли шефа совершили полный круг и вернулись к точке, с которой начинали движение.

— Обычные записки от приятелей, две тетрадки с химическими формулами — ничего особенного. Но… нашлось любопытное письмецо: барышня дает Николаю Прознанскому от ворот поворот. Датировано 18 марта, за месяц до смерти. Пока фамилия ее нам неизвестна, — Шумилов положил перед Шидловским надушенный листок.