Татьяна Романова - Сизые зрачки зла

– Вы не дослушали, мама! Графиня Кочубей сказала, что при дворе все уже сходятся во мнении, будто молодой государь разительно переменился после восстания. Императрица-мать намекнула невестке, что дело вовсе не в пережитом им потрясении. Она считает, что в окружении государя усилились два человека: Чернышев и Бенкендорф, и приписывает жесткое поведение государя именно их влиянию.

– Надин хочет сказать, что только эти двое могли добиться приказа об аресте нашего имущества, – уточнила Вера. – Бенкендорфу нет от этого никакой выгоды, а вот Чернышеву есть. Он же просил у государя титул и майорат графа Захара. То, что он приглашает нас в свой дом, это не просто так. Сначала он будет нашим благодетелем, потом – опекуном, а там и хозяином!..

В разговор вмешалась Мария Григорьевна:

– Девочка необыкновенно умна, я думаю, с такими способностями она поправит наши дела, – простодушно, как о давно решенном деле, заметила она.

– Как поправит? – поразилась Софья Алексеевна. – Тетя, о чем вы?

– Я подарила ей свою Солиту. Пусть Велл съездит туда, посмотрит, как идет восстановление, Бунич на первых порах ей поможет. Солита станет ей приданым, а младшие получат деньги.

Веру такой поворот разговора насторожил: не затем она собиралась ехать в Полесье, чтобы вновь отбиваться от надоедливых кавалеров. Она свой выбор сделала, а значит, пора объясниться с родными. Они должны принять ее решение!.. Была, не была! И Вера ввязалась в бой:

– Мама, я очень благодарна бабушке за подарок, только пусть это будет не приданым, а тем имением, которое станет кормить нашу семью, пока нет доступа к остальному имуществу. Я пока не собираюсь выходить замуж, и хочу работать на благо семьи. Если вы меня отпустите, я смогу уехать сейчас и уже через пару месяцев вернуться к вам с планом действий.

Софья Алексеевна рухнула в кресло. Она так привыкла к поддержке своей старшей дочки, что даже не представляла, как сможет ее отпустить. Но девочка права: если бы имение стало приносить доход – они слезли бы с теткиной шеи, та и так проявила необыкновенную щедрость. И еще – они смогли бы сохранить московский дом, где прошли самые счастливые годы их жизни… Боже, но как же она сама обойдется без дочки?

Осознав вдруг, что все смотрят на нее и ждут решения, графиня еле сдержала слезы. После долгой паузы она все же смогла сказа:

– Спасибо вам, тетя, за великодушие и любовь. Наверное, нам нужно отпустить Велл. Она права – быстро теперь ничего не получится, пока мы станем здесь обивать пороги, она успеет съездить в Солиту и вернуться. Только давайте отложим отъезд до тех пор, пока я не встречусь с Бобом. Чернышев пообещал мне это свидание.

Поняв, что отделалась малой кровью, Вера мгновенно согласилась:

– Конечно, мама, как скажете! Вы все не успеете даже соскучиться, а я уже вернусь. Осмотрю поместье, узнаю, как справляется с делами дочь управляющего, поговорю с соседями – и поеду назад.

– Хорошо, дорогая, ты всегда знала, что и как делать, тебя учить не нужно, – согласилась с ней мать, а потом, вернувшись мыслями к сегодняшнему визиту, призналась: – Относительно Чернышева у нас с вами мнения совпадают, он действительно нацелился на наше состояние. Если Боба объявят государственным преступником, все, чем он владеет, подлежит изъятию в казну. Но брат – ваш опекун и хранил ваши средства, можно было бы предъявить завещание вашего отца и потребовать вашу долю состояния. Это вправе сделать только опекун или муж. Вы все не замужем, поэтому Чернышев и метит в ваши опекуны.

– Значит, нужно срочно выйти замуж! – вмешалась Надин. – Тогда супруг одной из нас станет опекуном других.

Софья Алексеевна с изумлением уставилась на свою среднюю дочь. Глаза у той сверкали, румянец возбуждения окрасил белоснежную кожу, и Надин показалась графине красивой, как никогда.

– Наверное, это стало бы возможным, если бы кто-то из вас вышел замуж за богатого и влиятельного человека. Но мы – в опале, родовитые и влиятельные семьи не захотят такого союза.

– Да и приданое я могу вам дать не слишком большое, – поддержала племянницу Румянцева, – Надин, не строй несбыточных планов. Хуже нет разочарований, чем в сердечных делах.

– С чего вы взяли, что речь идет о сердце? Я говорю о трезвом расчете. Надо выбрать подходящего мужчину и женить его на себе.

– Дорогая, но ведь потом с ним придется жить до самой смерти, – возразила ей мать.

Но упрямого мула по имени Надин было уже не свернуть с дороги.

– Сейчас уже много случаев, когда люди разводятся, – отмахнулась она. – К тому же это – второй вопрос, сначала нужно выйти замуж. Велл начнет пахать и сеять для семьи, а я заполучу мужчину, который сможет отстоять наше приданое, а заодно и состояние. Согласны?

– Ну, если ты сама этого хочешь – я не против, – кивнула графиня, надеясь, что жизнь даст дочке урок, и та поймет все легкомыслие своей затеи, не успев наделать непоправимых ошибок. – Ищи мужа, только потом не жалуйся, что мужчина разбил твое сердце. Я тебя предупредила.

Человеку хотелось выть. Безмерное одиночество изгоя доконало его. Этот город снобов не принимал чужаков. Прекрасная и при этом отвратительно холодная имперская столица уважала лишь успешных, богатых и красивых. Здесь лгало все: колоннады дворцов, шумные проспекты, купола храмов. Считалось, что они построены для всех, ан нет: чужим там места не хватало. Взлети, достигни высот, тогда и приходи, а пока кроме болезненных уколов и широких спин более удачливых конкурентов ничего тебе здесь не положено.

Он должен немедленно найти такое место, где отдохнет его раненое самолюбие.

Он всегда любил природу, она спасет его и сейчас. Летний сад! Хотя какой же он летний, если засыпан снегом? Но все равно, там, среди ледяных аллей, он найдет покой. Вот и кружевное чудо – кованая решетка, а вот и ворота. Они открыты и зовут в заснеженную тишину. Человек ступает на девственно белый снег: ни одна нога еще не топтала этот сияющий зимний пух. Покой приходит в его душу, и он уже готов бесконечно кружить по этим ледяным аллеям.

Вот и развилка. Скульптуры спрятаны до весны в аккуратные ящики, на них тоже лежит снег. Он обходит такой ящик и сворачивает на соседнюю аллею. Тонкая женская фигура в крытой синим бархатом шубке маячит впереди.

«Она!» – кричит его память.

Человек летит вперед, но его топот гулко отдается в тишине аллей. Женщина впереди оглядывается, и восторг охватывает его: черные локоны выпущены из-под собольей шапочки, на высоких скулах раскраснелась от мороза белоснежная кожа. Это она – его жертва, обреченная, но все же ускользающая. Пытаясь спастись, она тоже бежит. Бог послал ему настоящее, горячащее кровь преследование. Ату ее!..