Татьяна Романова - Сизые зрачки зла

Он бежит все быстрее, расстояние между ними все сокращается, еще немного и он схватит жертву. Человек протягивает руку и хватает соболий воротник, но его пальцы скользят по блестящему меху. Он вновь пытается поймать жертву двумя руками, но не успевает: она пролетает сквозь открытые ворота, и кованные решетчатые створки захлопываются, больно ударяя его по рукам.

Звериный рык вырывается из его груди… и человек просыпается. Этот проклятый город сведет с ума кого угодно. Но он-то знает, что тоже не лыком шит, и обязательно найдет кривую тропинку, ведущую наверх. Не может быть, чтобы он не победил эту ледяную столицу! Он умрет, но станет любимцем этого города!

С глаз долой – из сердца вон! А ведь называли любимцем!.. Приходилось признать, что своего былого кумира столица Российской империи встретила на удивление холодно и равнодушно. Все еще числившийся министром иностранных дел граф Каподистрия был не просто разочарован, сказать по правде, это открытие его откровенно уязвило. Иоанн Антонович вдруг осознал, что здесь он больше никому не нужен. Можно было и не суетиться, не тащиться сюда из Женевы, где он прожил последние три года. Со дня его приезда прошла всего лишь неделя, но он уже засобирался обратно. Как все разительно изменилось после его негласной отставки в двадцать втором году. Не стало Александра I, а вместе с ним ушла и умная, виртуозная политика. Теперь все делалось жестко, примитивно и предсказуемо. Одно радовало – страну покинул Аракчеев.

«Временщик решал судьбы Европы… – с постоянным раздражением вспоминал Иоанн Антонович. – Но ведь теперь-то все кончилось! Господи, ну почему князья Ипсиланти не захотели подождать всего четыре года? Сейчас уже нет Аракчеева, и новый царь не смог бы проигнорировать мнение всей России, сочувствующей борьбе моей Греции против турок».

Это, конечно, были лишь предположения, но долгая жизнь в политике научила Каподистрию терпению и мудрости, что впрочем, на самом деле – одно и то же. Но братья Ипсиланти умели только воевать. Они наивно верили, что если с оружием в руках выступят против турок, то русский царь повернет всю свою огромную армию на помощь маленькой горстке православных храбрецов. Но этого не случилось. Александр I – победитель Наполеона – не мог спуститься со своего Олимпа и унизиться до рядовой войны с турками. Восстание, поднятое его соплеменниками, стоило Каподистрии должности министра: император окончательно к нему охладел, и хотя в отставку официально не отправил, но от дел удалил, предложив отправиться на лечение.

«Остается утешаться тем, что жалованье мне платили исправно, а я все отдавал на помощь нашим героям, – часто думал дипломат, – так что ружья, стреляющие сейчас в турок, закуплены на русские деньги. Жаль только, что в жизни все повторяется с завидным постоянством, и наивные князья Ипсиланти так похожи на русских офицеров, выстроившихся в каре на Сенатской площади. Те так же верили, что страна примет их благородные идеалы, так же надеялись, что власть падет перед ними ниц, и конец у этих героев – один, только русские идеалисты сидят в Петропавловской крепости, а Ипсиланти – в Терезине у австрияков».

Думать о потерях и поражениях не хотелось (какой смысл рвать душу из-за того, что невозможно исправить). Граф Иоанн посмотрел на часы – пора уже начинать приготовления к сегодняшнему ужину. О‑хо‑хо…

Каподистрия позвал своего камердинера-француза и поинтересовался, принесли ли из ресторана заказанные блюда.

– Да, ваше высокопревосходительство, – доложил тот, – прикажете накрывать?

– Пожалуй… Поставьте все бутылки на буфете, а когда гость прибудет, можете идти отдыхать.

Отвыкший от российских морозов Каподистрия пододвинул кресло поближе к камину и протянул руки к огню. Настроения у графа не было, а нынешний ужин представлялся ему пыткой. Сегодня он ждал человека, которого совершенно не желал видеть, однако почитал за честь принять его и, если надо, то и помочь. Неприятный осадок от их последней встречи так и не забылся, и лучше бы им вовсе больше не встречаться, но этого было не избежать, ведь Каподистрия знал, куда исчез граф Иван Печерский десять лет назад.

«Правильно я тогда не поверил, что парень участвовал в преступлениях своей матери. Не мог человек, героически боровшийся за свободу чужого ему народа, подсылать убийц к собственному брату. Так не бывает. Иван Печерский – благородный человек. Я в долгу перед ним за преданность нашей борьбе», – в очередной раз попытался убедить самого себя Иоанн Антонович.

Почему-то эта мысль не принесла ему ни благородного воодушевления, ни теплого чувства благодарности. Воспоминания об Иване Печерском – Вано, как тот называл себя сам, несли лишь горечь глубочайшего разочарования.

«В чем же дело? – в очередной раз попытался разобраться дипломат, – что вызывает такое тяжкое чувство?»

Видимо, дело было в нем самом: уж очень обидно было вспоминать, как он все сердцем потянулся к случайно встреченному на охоте молодому человеку, как попытался научить того жизни, считая себя старшим другом, почти отцом, и каким все это кончилось крахом. Вано оказался заносчивым, категоричным и совершенно необучаемым. Несмотря на все советы и запреты, он спровоцировал отвратительный скандал, распустив язык на приеме в министерстве иностранных дел. Его высказывания оказались высокомерными и глупыми, он умудрился оскорбить всех своих собеседников, и перед Иваном Печерским захлопнулись все двери.

«Так вот в чем дело! – вдруг осенило дипломата. – Я боюсь, что Вано вновь попросит моего покровительства еще для одной попытки войти в столичное общество. Но ведь теперь все предельно просто – я отошел от дел. Какой из меня покровитель для дебюта в свете? Пусть поищет кого-нибудь другого».

Впрочем, можно предложить визитеру денег или попробовать найти для него место. Правда, вариантов для этого просматривалось не много: по статской линии Печерский служить не мог из-за скверного образования, оставались армия или жандармы.

Бронзовые каминные часы с пляшущими нимфами пробили девять, и Каподистрия направился в столовую. Вот-вот должен был появиться его гость, и граф Иоанн хотел сразу же пригласить его за стол, чтобы побыстрее покончить с неприятным визитом.

В дверь неуютной казенной квартиры, все еще закрепленной за Каподистрией, постучали, по коридору процокали каблуки камердинера, Иоанн Антонович услышал невнятный диалог двух голосов, потом приближающиеся шаги, затем дверь распахнулась, и француз провозгласил:

– Ваше высокопревосходительство, прибыл граф Печерский.

Камердинер отошел в сторону, давая дорогу гостю, но тот не торопился, а замер в дверях, рассматривая поднявшегося из-за стола хозяина дома. Этот человек показался Каподистрии незнакомым: высокий, с жирноватой фигурой и тяжелым замкнутым лицом. В нем не осталось и следа от прежнего изящного черноглазого юноши – тот был красивым, а мрачная внешность нынешнего графа Печерского пугала тривиальной грубостью.