Филлис Джеймс - Молот и «Грушевое дерево». Убийства в Рэтклиффе

Шеридан начал с тотальной политической атаки на министра внутренних дел и близорукое понимание Райдером необходимых мер.

«После того как недавние убийства вызвали смятение, распространившееся по всей столице, после того как общественность взволнованно потребовала исправления ситуации и защиты, этот достопочтенный господин предлагает палате, чтобы разом и надежно покончить со всеми тревогами и волнениями, учредить парламентский комитет для изучения организации службы ночных сторожей! Это было бы в любое время самым беззубым из всех возможных предложений. А в условиях современного кризиса оно не только беззубое, но, прошу прощения у достопочтенного господина, наиглупейшее. Почему бы не пойти еще дальше и не рассмотреть вопрос о приходских приютах? (Смех.) Достопочтенный министр обрушил на нас массу информации. Он заявил, что согласно закону сторожа должны быть крепкими мужчинами. А затем сказал, что в сторожа нанимают отнюдь не крепких, поскольку они на поверку слабы, немощны и увечны – достаточная причина, чтобы не быть активными, бдительными и молодыми. Далее достопочтенный министр сделал вывод, что такие люди не спасут ситуацию и службе требуются новобранцы. Что в таком виде, как сейчас, сторожа не способны защищать по ночам город, следовательно, необходимо изучить и обсудить состояние и условия службы ночного дозора. Можно ли серьезно ставить вопрос так? Нет. Но мы слышим, с какой особенной, присущей ему серьезностью достопочтенный министр ставит вопрос именно так – и это уже слишком. Он сознает, какую значимость придает его манера пустячным словам, и привык напускать туман гробовой серьезности на все, что предлагает палате. Поэтому иногда существует риск принять за существо дела то, что является лишь способом выражения».

Поставив таким образом на место Райдера, Шеридан пошел в наступление на английскую ксенофобию – предмет, по поводу которого у него, как у ирландца, имелись твердые взгляды.

«Стоило случиться этим преступлениям в округе Шэдуэлла, и людские предрассудки немедленно обратились против иностранцев – все внезапно твердо уверились, что убийца, судя по внешнему виду, португалец, и никто иной. “Кто же мог убить, кроме португальца?” – вот что обычно говорили. Следующая нация, которую заподозрили и осудили, – это ирландцы. (Смех.) Чисто ирландское убийство, не иначе, дело рук ирландцев. Какими бы грязными ни были эти предрассудки, магистраты не постеснялись им подыграть и с присущей их возмущенному духу посредственностью и узколобостью приписали преступления папскому заговору. Они организовали беспорядочную охоту на ирландцев и когда заполучали очередного, чтобы быстрее разоблачить заговор, начинали с вопроса: “Вы папист?” Или требовали: “А если отрицаете, что вы папист, покажите, что не умеете перекреститься”. Хорошо бы выяснить, помимо глобальных подозрений иностранцев и ирландцев, консультировался ли достопочтенный министр с главой иммиграционной службы. Консультировался ли он со знающими свое дело полицейскими или магистратами хотя бы одного района? Советовался ли с людьми, способными предоставить ему информацию по данному вопросу? Если нет – а скорее всего так оно и есть, – неудивительно, что в сложившейся ситуации достопочтенный министр внутренних дел считает возможным ограничиться блестящим предложением изучить состояние службы ночных сторожей!»

В конце своей речи Шеридан окатил презрением столичных магистратов, открыто высказав то, что люди многие недели обсуждали между собой.

«Уж не было ли корысти в назначении некоторых из магистратов на их посты? Разве мало тех, кого привлекла эта должность и которые не справляются с возложенными на них обязанностями?.. Можно с удовольствием констатировать, что есть такие полицейские магистраты, которые заслуживают высочайшего уважения, и в этой связи упомянуть мистера Аарона Грэма, которому поручена важная общественная служба надзора за рекой. Также активны и бдительны сыщики с Боу-стрит. Но что сказать о магистратах Шэдуэлла? Как охарактеризовать поведение людей, у которых недомыслие и безрассудство постоянно маскирует чудовищное забвение долга? Они то вопиют вместе с толпой и без разбора хватают каждого, у кого разодран сюртук и испачкана рубашка, то оставляют Уильямсу все необходимые средства, чтобы тот совершил самоубийство. Один этот факт больше, чем любые слова, говорит об их поведении. Теперь хорошо известно, что Уильямс не был ирландцем: не выявилось ни одного обстоятельства, которое бы подтверждало это предположение. Наоборот, все, что обнаружилось, свидетельствует, что он таковым не являлся. Но благодаря царящему предрассудку его превратили в ирландца – распустили слух и сами в него поверили. Из-за этого предрассудка пострадали семь несчастных ирландцев – их схватили, заподозрив только потому, что на них были грязные рубашки, допросили и, заставив перекреститься, всех вместе заперли в тесном подвале. Вечером послышался шум, и, видимо, не слабый, потому что магистраты поинтересовались его источником. “Ничего особенного, – ответили им. – Эти ужасные ирландцы вечно недовольны”. Но тем семи ирландцам – по крайней мере в тот момент – нечему было радоваться. Их бросили в тесную дыру, где не было ни одной кровати, чтобы прилечь, не дали ни куска хлеба, ни глотка воды. И как же поступили магистраты? Они, к счастью, опомнились и приказали полицейским: “Ради Бога, дайте этим людям хлеба с сыром. А потом приведите к нам. Мы извинимся перед ними за причиненное неудобство и отпустим”.

Достопочтенный министр, наверное, назовет это следованием закону. Так отдадим им должное. Если есть хоть какое-то следование закону, правосудие, мораль и приличия в том гнусном спектакле, когда они, потакая худшим аппетитам толпы, непотребно выставили напоказ черни мертвеца. Они что, хотели научить людей молиться на труп? Неужели можно добавить безгрешности правосудию, потакая буйству толпы, бесчинствующей над бездыханным мертвецом? Откуда такая уверенность, что правосудию дозволено устраивать подобные зрелища?! Могут ли люди осуществлять месть по закону, таращась на шествие с увечным, разлагающимся трупом? Каковы же истинные причины организации зрелища с мертвецом, молотом и стамеской? Уж не жалкая ли это уловка прикрыть собственное позорное нерадение? Почему магистраты допустили, чтобы подозреваемый оставался один? Почему три дня за ним никто не наблюдал, хотя они знали, что в камере есть балка, проходящая поперек потолка, а заключенный носит шейный платок и подвязки? Спасибо, что не приказали выдавать арестанту на ночь бритвы и пистолеты. Что можно еще добавить по поводу их небрежности и безразличия к делу, если вспомнить, что на следующий день после того, как заключенный повесился, в его кармане нашли острый кусок металла. Нам сказали, что были уволены все ночные сторожа Шэдуэлла, так почему, объясните ради Бога, не выгнать и магистратов? Сам оратор знаком с полицейскими делами и по поводу недавнего тревожного роста преступности рекомендует трактат, написанный в 1750 году полицейским магистратом Генри Филдингом. Остается надеяться, что достопочтенный министр не посчитает изъяном автора, что он был поэтом и драматургом. Однако, подытоживая рассуждения о бдительности магистратов Шэдуэлла, приходится констатировать, что они не удосужились обыскать жилище Уильямса, пока почти через два месяца после убийств не обнаружились испачканные кровью штаны и складной нож с ручкой из слоновой кости. Он [заключил Шеридан] в последнее время много размышлял о полиции, а так как достойный министр, судя по его сегодняшнему выступлению, не выкроил для размышлений минутку, остается лишь пожелать, чтобы он это сделал как можно скорее – во всяком случае, до того, как снова с важным видом предложит палате заняться изучением состояния службы ночных сторожей».