Николай Свечин - Ночные всадники (сборник)

– Высокий, седой. Он!

– Не уверен я, ваше высокоблагородие. Как человека в таком страшном грехе обвинить? Вдруг это не он?

Стало ясно, что показания Одежкина ни к чему не приведут. Суд не примет такого свидетельства. Нужны другие очевидцы.

Лыкову пришлось засекретить свою версию. Савич – уважаемый человек и крупный чиновник выставочной администрации. Улик против него нет. В душе Алексей был даже рад, что городовой не опознал в Илье Никитиче возможного убийцу. Какой из него убийца? Ну, нервный. Еще бы не нервничать! Выставка раскочегаривается медленно. А Витте требует еженедельных отчетов о посещаемости и корит, что она плохо растет. И тут собственный ставленник подвел. Но не убивать же его за это! Ясно, что Лугвенев стал жертвой сообщников. Не иначе другие кассиры уличили его в сокрытии доходов. И наказали. А может, один наказал, а двое других с перепугу дали деру?

Беглецов объявили в циркулярный розыск. Один из них, Крестьянкин, был новгородский – земляк старшего кассира. Двое других, Лукин и Устинов, записались московскими мещанами. Когда их стали искать, выяснилось, что они назвали вымышленные адреса. Видать, основательно готовились к мошенничеству.

Пока шли поиски, Алексей не сидел без дела. Он пытался собрать свидетельства о последних часах жизни Лугвенева. Два человека долго ходили по городу. Их должны были видеть сотни людей. Кто-то мог запомнить второго, который и есть убийца.

Сначала были опрошены все городовые. Но их опрос не дал ничего. Прошел уже почти месяц. Да и дни тогда выпали особенно напряженные: государь приехал. На улицах допоздна шлялись толпы народа. «Нет, не помним, ваше высокоблагородие, не до этого было…»

Кое-что узнали сыскные. Алексей послал их опросить дворников, половых в трактирах, сторожей при магазинах. И в чайной Ванюшина на Солдатской улице вспомнили, что видели в тот вечер двух господ. Зашли, осмотрелись брезгливо и вышли. Как выглядели? Один пониже, второй повыше… У первого шея с угрями, да. Второго не запомнили.

Заведение Ванюшина было хорошо известно в полиции. Там подавали секретную водку в чайниках заместо кипятка! Такие вещи возможны только при покровительстве околоточного. Зная свой грех, он и помог сыскным. Сведение оказалось важнейшее. Парочка зашла в чайную после полуночи. Лугвенев был еще жив.

Поэтому следующими, кого начал трясти надворный советник, стали поливщики улиц. Городская управа нанимает особую команду, которая и орошает главные улицы из своих бочек. Поливка производится с трех до пяти утра еженощно, за исключением тех дней, когда сырая погода делает такую поливку ненужной. Верхней частью города заведует десятник, взятый по вольному найму. Рождественской улицей – городской комиссар, живущий в Сафроновском сторожевом доме [23]. Зелинский съезд наблюдает другой комиссар, имеющий местожительство в Почаинском сторожевом доме. И так далее. Всех их Лыков расспросил лично. И опять ничего не узнал.

Тогда наступила очередь мусорщиков. Золотари городского вывозного парка тоже работают по ночам. И, когда Нижний пустеет, по его улицам разъезжают бочки с нечистотами. Седокам скучно, они крутят головой по сторонам – глядишь, что и увидели…

Лыков приехал на лесные склады. Там была особая площадка, куда свозят отловленных бродячих собак. При ней и находилась контора ассенизационного обоза. По требованию сыщика один за другим были вызваны повесткой все люди, работавшие в ночь на 17 июля. И никто не вспомнил двух фланирующих гуляк.

Алексей хотел уже бросить свое занятие, но вдруг писарь конторы спросил:

– А вы вольных мусорщиков опрашивать не будете?

– Что, есть и другие мусорщики? – удивился сыщик.

– А то! Сами по себе которые. Преимущественно из Лапшихи и обеих Кузнечих.

Это были пригородные деревни, крестьяне которых нанимались на службу в городское хозяйство. Оказалось, что три десятка мужиков на своих телегах подрядились вывозить нечистоты там, где вывозной парк не справлялся. Дело полузаконное: мужики доставляли отбросы в ближайший овраг и там вываливали… Поэтому овраги вокруг Нижнего стали местом скоплений не только мусора, но и человеческих извержений!

Надворный советник приказал вызвать вольных мусорщиков. И это наконец дало результат. Крестьянин деревни Кузьмин Овраг Федот Сустатов показал:

– Было дело! Ехал я по Лыковой данбе, в четвертом уже часу…

– Откуда время знаешь? Или «котлы» [24]себе завел?

– Так привычные уже, десятый год говно возим! И вот значитца. Еду и еду. На Ильинскую улицу, тово, пробираюсь. А навстречу мне двое. Диковинка! Все спят давно. Быват, за всю ночь пьяницу встретишь, и то развлечение. А тут баре!

– А почему ты так решил?

– По ним видать! Шляпы, то да се… Один-те руками машет, а второй молчит.

– И что дальше было?

– Дальше? Проехал я мимо, да и все!

– Лица их разглядел?

– Разглядел.

– Как сумел? Темно ведь уже!

– Так тово… эта была.

– Кто «эта»?

– Люминация. По случаю, значитца, приезда царя. Вот я и разглядел.

– Описать можешь?

– Могу.

И мужик дал подробные приметы ночных гуляк. Один был Лугвенев, а второй – Савич!

Это стало для Лыкова ударом. Он попытался сбить мусорщика с его показаний. Но тот стоял крепко. Мужик попался самостоятельный и уверенный в себе. Он внимательно прочитал протокол и подписал его. Теперь это был документ. Убийственный для коллежского советника Савича. Неужели это он? За приписки, за мелкое мошенничество казнить собственного приятеля? Или Савич расценил предательство Лугвенева именно как измену дружбе? Как высшую подлость, требующую возмездия? Обмануть своего покровителя в самом больном для него вопросе – вопросе посещаемости выставки. Но неужели за такое действительно можно убить? Интеллигентному, образованному человеку… В голове не укладывалось! А потом, заметая следы, этот образованный человек отнял еще две жизни? Городового и проститутки? Это уж совсем фантастично! Но золотарь из Кузьмина Оврага, темный, пропахший навозом мужик, указал на него. И тут ничего не попишешь, следовало проверить алиби коллежского советника. Во всех трех случаях.

Снова у Баранова состоялось секретное совещание. Записей по нему не велось. Собрались пять человек: сам губернатор, нижегородский полицмейстер Яковлев, выставочный – барон фон Таубе, Лыков и советник губернского правления Парфенов (он курировал полицию). Сыщик доложил о своих открытиях и показал протокол допроса мусорщика. Слушатели были в шоке.

Первым опомнился Парфенов. Он сказал короткую и умную речь. Слов одного ассенизатора недостаточно, чтобы арестовать такого заметного человека, как Савич. Иван Одежкин коллежского советника не признал. Стало быть, надо пока взять того под негласный надзор и осторожно проверить инобытие. Осторожно!