Николай Норд - Яичко Гитлера

Николай присел на край приставного столика и смотрел на Володю, словно зритель в театре одного актера, нетерпеливо поглядывая на часы. Он совершенно не желал тонуть в этой истории. Однако Васильев, вроде как, не замечал его состояния и, расхаживая по кабинету, все продолжал говорить:

— С позиции нынешнего своего возраста, я понимаю, что мать моя, хоть и не была красавицей, но она была очень мила собой, и к ней липли мужики, как мухи на повидло. Но мать была порядочной женщиной, ты же знаешь, о ней никто никогда худого слова не сказал. И она хоть и не любила дядю Гошу, но оставалась ему верна. Даже когда он схлопотал пятерик срока, она не ходила на сторону. Я, вот, до сих пор не понимаю свою сраную бабку — почему всех фронтовичек она считала потаскухами? Не из-за своей ли дочки, моей тетки — Алины, штабной писарицы и конченой пробляди? Видать, мы мешали ей жить разгульно — к ней мужики со всей улицы по очереди ночевать ходили. Да хрен с ней, с моей бабкой, о покойниках — или хорошо, или совсем ничего. Не в том дело.

Слушай главное, что я хочу сказать: ведь дядя Гоша мотал свой срок не просто за случайное убийство в пьяной драке. Вовсе нет! Это мне мать и он сам так говорили, и так об этом знаешь ты. Но все было не так. Да он попивал, бывало, но в меру и всегда один, ведь он не был компанейским мужиком, да и драться-то не умел — здоровьем был хил для этого дела. Там была совсем другая история, мне ее мать много позже рассказала, уже через четыре года после смерти отчима…

— Вова, это интересно, конечно, но, может, ты мне все дорогой расскажешь? — перебил его Николай, терпение которого, наконец, иссякло.

— Какой дорогой? — не сообразил сразу Володя.

— Я подумал, может, ты меня подвезешь до Дагбаева, я же к нему тороплюсь.

— Ах да, вот деньги и ключи от машины, — Володя вытащил из бокового кармана кожаного пиджака пухлый конверт и связку ключей. — Только причем тут я, или ты хочешь дослушать мою историю?

— Я не хочу нарваться на пост ГАИ. Дело ведь не в штрафе, промурыжат больше.

— Ясно. Ну что ж — пожарники устроены, вот только позвоню начальству, чтобы меня на планерку не ждали.

Володя взял трубку черного карболитового телефона, который здесь стоял, видимо, еще с самого основания заведения, и кому-то позвонил. В это время в кабинет несмелой, шаркающей походкой, вернулся официант и положил на стол перед Володей какую-то бумагу. Лицо его было умыто и выражало всю полноту чувств нанесенного ему оскорбления, на губах оставались следы запекшейся крови.

— Что это? — не глядя в глаза вошедшему, спросил Васильев.

— Заявление на увольнение.

— Вот и правильно! — сказал Володя и размашисто поставил свою подпись.

— Я еще и на вас в милицию заявление напишу, — забирая подписанную бумагу, с угрозой в голосе проговорил парень. — Это вам просто так с рук не сойдет!

— Пошел вон! — рявкнул Васильев, и глаза его покраснели, будто где-то внутри него включили кипятильник.

Парень сноровисто ретировался.

— Нет, ты только посмотри на этого ублюдка, мало я ему врезал!

— Так, поехали?

— Да, пошли.

Володя взял со стола кожаную папку, с тисненым золотом логотипом заведения, и друзья вышли в зал. Там Володя сначала прошел к офицерам, которые были уже сильно навеселе, и любезно минутку с ними пообщался. После этого «Бриджит Бардо» принесла из бара еще одну непочатую бутылку коньяка. Затем Володя предъявил пожарникам какие-то документы из папки, офицеры в них немедля расписались, и Васильев отдал папку на попечение официантке. Все закончилось дружескими рукопожатиями, обоюдным похлопыванием по плечам и спинам, какими-то обнималками, пьяными целовалками, пока, наконец, Володя не вырвался из «дружеских» объятий и не присоединился к Николаю, уныло наблюдавшему за этой сценой со стороны.

— Все, с делами покончено! — облегченно сказал Володя, подойдя к другу.

— С твоими — да. А когда-то мои закончатся?…

Спустились на улицу к «Зиму», Володя уселся на водительское сиденье, Николай сел рядом, и величественная машина, покачиваясь тяжелым, лакированным корпусом, отчалила от кафе, словно небольшой корабль от пристани.

— Как мне нравится твоя тачка! — воскликнул Володя, с удовольствием управляя машиной. — Но ведь ты все равно мне ее не продашь?

— Ты уже сотый раз задаешь мне этот вопрос, — безразлично отозвался Николай. — Но ты же знаешь мой ответ — он не изменился.

— Да, знаю, — вздохнул Володя. — Ладно, проехали. Да, ты не дослушал мою историю. Так вот, я хотел сказать, за что отчим срок мотал. Оказывается, на мать мою один мужик запал, сослуживец, домогался ее постоянно, но только всегда у него облом выходил. Но однажды, когда они в кочегарке работали во вторую смену одни, он подсыпал ей в чай какой-то хрени, мать тут же и отрубилась. Ну, и поимел он ее после этого, козел гребаный.

Мать очнулась, только когда сменщики пришли и разбудили ее. Но сначала она не поняла, что произошло, думала, что просто в обмороке была, потому, как этот сволочь надел на нее всю одежду назад. Но когда встала и пошла, то заподозрила что-то неладное, а потом до нее все дошло окончательно.

Пришла домой в слезах, но молчала, никому ничего не говорила, помылась в ванне, а ночью, когда все спали, хотела удавиться в туалете, да дядя Гоша вовсе и не спал тогда, почуял что-то нехорошее и спас ее, кое-как откачали.

Хотел дядя Гоша «скорую» вызвать, но мать отговорила, побоялась, что в дурдом заберут, и во всем дяде Гоше призналась. В милицию тоже заявлять не хотела, дабы не терпеть позора. Тогда дядя Гоша пообещал матери, что сам разберется с обидчиком завтра и посоветовал матери взять на следующий день отгул и на работу не ходить. А сам в тот день пошел вечером в кочегарку и зарезал того мужика. Потом вернулся домой пьяный, да еще и с бутылкой водки, матери сказал, что больше тот мужик в кочегарке никогда не появится и к ней не пристанет.

Мать, знала тихий нрав отчима, ничего такого о нем подумать не могла, она решила, что он попросту бахваляется, чтобы утешить ее. Но к ночи нагрянула милиция и увезла невменяемого дядю Гошу с собой, и тогда ей открылась вся правда. На суде дали ему девять лет срока. А потом она верно ждала его все пять лет — за примерное поведение отчима выпустили на четыре года раньше. Я же, когда узнал всю правду, сильно зауважал дядю Гошу и даже гордился им.

Вот почему я ненавижу всех этих насильников и соблазнителей. А ты еще спрашиваешь — какое мне дело!

— Так разве этот официант изнасиловал твою заместительницу?

Володя прикусил губу и дернул рулем, едва успев выправить машину, чтобы не столкнуться со встречной. Николай понял, что Васильев прокололся и что он связал этот случай в кафе не только со своей матерью, но и, в первую очередь, с Ксенией, которая когда-то изменила Володе с артистом.