Николай Норд - Яичко Гитлера

— Этот Федотов в тот же день чуть позже был убит.

— Да, Неля говорила там что-то такое, да я не понял! Но мы-то тут причем?

— Как вы думаете, не могла ли это сделать Ксения, когда приезжала за «Вальтером»?

— Вы в своем уме, капитан? Если этого не мог сделать я, то, как бы это сделала хлипкая женщина?

— Не такая уж она и хлипкая. Да и силы, спустить курок особо не требуется. Ну, ладно, оставим это. Вы могли бы сейчас съездить в морг и опознать труп?

— Да, пожалуйста! А где Нинель?

— Она в соседней комнате пишет показания по этому вопросу. Потом это придется сделать и вам, когда вернетесь.

— Эх, плакала наша гулянка сегодня! Хорошо, давайте съездим, чего резину тянуть?

Мальцев нажал на кнопку звонка, и вновь кабинет осторожно бочком протиснулся сержант, к затылку он прижимал мокрый платок.

— Виталик, давай дуй с Романом Федоровичем в морг на опознание. Скажешь там, чтобы труп Федотова показали.

— Хорошо, товарищ капитан.

— Держись, старик, все уладится, — сказал на прощанье Николаю Роман и с чувством пожал ему руку.

— Пошли вместе, мне тут тоже больше делать нечего, — сказал Николай и вопросительно посмотрел на следователя.

Тот хмуро кивнул головой.

— Да, совсем забыл — мама просила, чтобы ты сегодня заехал к ней вечерком на чай, если сможешь, конечно, — сказал уже на крыльце Николаю Роман. Может, там с отцом потолкуешь, он надавит на милицию. Кстати, она тебе уже звонила сегодня, но не застала тебя дома, вот и попросила меня передать.

— Спасибо, я подумаю, не знаю, как тут еще дела пойдут, насчет Ксении.

— Зайди, порадуй старуху, может, она чем поможет тебе, маман зря никогда не позовет.

— Чем она может мне помочь?

— Не знаю, но она такая мудрая, как черепаха Тортилла, и она тебя обожает. И еще… — Роман запнулся. — Ты это… я тебя прошу, если мама спросит про Нельку что-то — не говори о ней ничего плохого. Ладно?

— Рома, за кого ты меня принимаешь?

Роман благодарно и нежно похлопал Николая по плечу.

— Кстати, что с носом? — поинтересовался Николай.

Роман пощупал припухший, все еще с синевой, нос.

— Ничего, дышит. Слушай, я когда-нибудь тоже тебя отдубашу!

Оба рассмеялись, Николай почувствовал, как эта шутка подействовала на него расслабляющее, по крайней мере, на этот момент времени. Затем они расстались. Каждый поехал в свою сторону.

Домой Николай возвращался в совершенно подавленном состоянии. Его угнетала мысль, что Ксении уже нет в живых. Если бы это было не так, пусть даже она и совершила это убийство в порядке какой-то самообороны или нечаянно, или, в конце концов, даже умышленно, то в любом случае она бы дала о себе каким-то образом знать. Конечно, она не стала бы искать с ним встречи, понимая, что за Николаем может быть установлена слежка. Не стала бы она и звонить Николаю напрямую, не стала бы звонить Нинель или Роману — все эти телефоны могли прослушиваться. Но она могла бы позвонить, например, Инессе Васильевне — вряд ли телефон первого секретаря горком взяли бы на прослушку.

Войдя в подъезд дома, Николай, чисто по привычке, вынул, из почтового ящика газеты. Зайдя в квартиру, он бросил их на стол, они скользнули по нему, проехав некоторое расстояние по лакированной поверхности стола и оставив на нем дорожку от стертой пыли.

Николай с горечью подумал, как все здесь без Ксении потихоньку приходит в запустение. Еще он вспомнил, что завтра кончается сезон на даче, где отдыхал Вадик, и, что он привезет его в пустую квартиру, где им предстоит теперь жить только вдвоем, без жены и мамы. От этой мысли у него потемнело в голове.

В этот момент его взгляд остановился на краешке конверта, выглядывавшего из кипы газет. Николай взял его в руки. Конверт был не заполнен — ни адресата, ни от кого письмо, ни кому — написано не было.

Сердце Николая екнуло в странном предчувствии. Он тут же распечатал конверт, вынул оттуда сложенный вчетверо листок офисной бумаги и развернул его. Он узнал почерк Ксении. На глазах Николая выступили слезы радости. Николай, быстро, наискосок прочитал текст и помрачнел. Второй раз он читал уже медленно, впитывая в себя каждое слово, словно не доверяя им, и все больше терзаясь. Вот что там было написано:

Коля!

За меня не волнуйся, со мной все в порядке и я вполне здорова. Я тебе не могу всего объяснить, но, то, что случилось — уже не отменишь, и отныне тебе придется свыкнуться с мыслью о том, что нам обоим надо начать новую жизнь — каждому по отдельности. Прости меня!

И не пытайся меня найти, от этого будет всем только хуже. Я дам о себе знать, как только почувствую себя в безопасности. Береги Вадика и постарайся быстрее найти ему новую маму. Ребенку так нужна материнская ласка!

Прощай!

Под текстом стояла сегодняшняя дата и подпись.

Николай прижал письмо к лицу и поцеловал его, на шее его запульсировала жила — признак сильного душевного волнения. Содержание письма было мрачным, с неестественными и чужими личными обращениями. Обычно, когда Ксения писала ему письма откуда-то издалека, она употребляла такие выражения, как «дорогой мой» или «мой родной», а тут просто — «Коля». Но зато само наличие письма говорило о том, что, по крайней мере, на сегодняшний день Ксения была жива, и это давало надежду, а за эти дни он уже устал замечать, как от надежды переходит к отчаянию и наоборот.

Николай прошел на кухню, вылил из бутылки в бокал остатки рома и вернулся в зал. Усевшись за стол, он отпил приличный глоток, чтобы хоть как-то успокоить расшалившиеся нервы, закурил сигарету и попытался осмыслить странную новость. Снова и снова перечитывая письмо, он искал в нем скрытый смысл. А то, что он там был, Николай нисколько не сомневался, ведь не может же быть так, когда два человека прожили в любви и согласии больше трех лет и вдруг, без видимых причин, кто-то один решил внезапно все поменять. Даже, если она на самом деле совершила убийство и даже, если предположить невероятное, что Ксения вдруг охладела к нему, то разве она могла наплевать на родного любимого сына и оставить его на какую-то будущую мачеху, которой даже не было в планах?

Сейчас у него было ощущение беспомощности тряпичной куклы, только что раздавленной грузовиком. Неспособность что-либо изменить ввергало его в глубочайшую депрессию. Николай рылся в своей памяти, окутав себя плотными клубами дыма от частых и глубоких затяжек. От мысленного напряжения у него даже выступила испарина на лбу, и догадка, в конце концов, все же пришла!

Он вспомнил один давешний и давно забытый рассказ Ксении о своих родителях, в частности, об отце — Андрее Германовиче. Он родился перед самой революцией в старинной дворянской семье. Отец маленького Андрюши, царский офицер, не прогнулся под красных, воевал в Белой гвардии и был убит в двадцатом году. Все это негативно сказалось на судьбе самого Андрея Германовича, особенно во времена сталинских репрессий, когда его, терроризировало НКВД, вызывая на длинные допросы по подозрению в участии во всевозможных заговорах. В это время он только что женился на Антонине Григорьевне — дочери профессора Карпенко, бывшего чуть ли не личным врачом наркома Ежова. И только такое родство спасало отца Ксении от расстрела или длительного тюремного срока, и его долго в застенках не удерживали.