Николай Норд - Яичко Гитлера

— Никогда! Зачем мне это?

— Вы помните, сколько патронов было в обойме?

— Конечно, я иногда его чищу, там было шесть патронов.

— А теперь там осталось только пять! Так что пистолет ваш стреляет! С осечками, через раз, но стреляет. Мы испытывали его в нашем тире.

— Не томите, капитан, говорите прямо, в чем дело?

— Из этого пистолета вчера убили человека, и на нем были отпечатки пальцев вашей жены.

— Ничего удивительного, она не раз брала его в руки.

— Вашу жену зовут Ксения, ведь так?

— И что с того? — насторожился Николай.

— А то, что свидетель убийства, сказал нам, что слышал, как убитый перед этим ссорился с какой-то женщиной и называл ее Ксенией! Если сопоставить то, чей это пистолет и это имя то…

— То, выходит, моя жена убийца! — осерчало выпалил Николай и даже засопел от негодования. — Бред какой-то! Послушайте, Анатолий Иванович, — так, кажется, вас зовут? — следователь кивнул. — Моя жена мухи не способна обидеть!

— Со временем, люди имеют свойство меняться.

— А свидетель этот, он что, только слышал, как называли имя подозреваемой или и видел ее?

— В том-то и дело, что только слышал. Свидетель этот сдавал жилье убитому, и был в смежной комнате, когда произошло убийство. Хотя дом тот и деревянный, и стены толстые и добротно сделанные, но сами комнаты разделены не только стеной, но и межкомнатными дверьми, которые, правда, много лет, как заперты, но звукоизоляция у них, сами понимаете, не ахти какая, так что свидетель слышал и перебранку, и сам выстрел.

— Слышать имя — это еще не свидетельство, надо было видеть преступника.

— Вот поэтому у нас нет полной уверенности в личности убийцы, но все косвенные доказательства налицо.

— Скажите, капитан, а почему свидетель не вышел на шум разобраться, что к чему?

У следователя лицо поплыло набок.

— Ну, во-первых, чужая ссора ему, как говориться, до лампочки. А, во-вторых, он даже поначалу не понял, что за стеной стреляли. Он принял выстрел за хлопок шампанского — у постояльца всегда не переводилось шампанское, он и квартиросдатчика этого угощал им. А когда все стихло, свидетель решил, что наступил мир, и не стал больше прислушиваться, что там за стенкой творится. Он включил телевизор и стал футбол смотреть. В это время как раз началась игра «Спартака» — его любимой команды. Квартиранту же постучал уже тогда, когда матч кончился — радостью своей поделиться от победы «Спартака» захотел. Ну и потом сразу же позвонил в милицию.

— Чепуха какая-то! Я вовсе не уверен в правильности ваших выводов, капитан. Сейчас Ксения вернется, и все станет на свои места.

— Никуда она не вернется, — убежденно сказал следователь. — Мы уже с утра побывали в «Доме Художника», ее мастерская оказалась заперта. А консьержка сказала, что ваша жена сегодня в мастерских не появлялась. Последний раз она видела ее вчера около четырех часов пополудни, когда та сдавала ей ключи.

Это сообщение встревожило Николая, однако он ни на минуту не сомневался в невиновности жены, полагая, что произошло какое-то недоразумение. За те три с лишним года от самого момента их знакомства и скорой женитьбы и до сего дня, он не мог припомнить ни единого случая, чтобы она повела себя как-то непристойно. Вся жизнь ее была правильной.

Коренная ленинградка, она с юности постигла нелегкую долю самостоятельной жизни, когда в авиакатастрофе погибли ее родители, после чего осталась одна на руках с младшей сестрой. Правда, Ксения с детства отличалась крайней серьезностью и целеустремленностью. Она закончила в родном городе школу с золотой медалью, а потом, там же, Российскую Академию Художеств, где уже на четвертом курсе — неслыханное дело! — была принята в члены Союза Художников.

Она была очень талантлива, ее полотна пользовались успехом и выставлялись в лучших картинных галереях Советского Союза и даже за рубежом. У нее был полон стол заказов, и теперь Ксения зарабатывала денег — куда там министру! Так что Николаю было даже как-то неловко за то, что его среднегодовая зарплата была на порядок меньше ее доходов за тот же период, хотя по советским меркам — очень даже завидная.

Разумеется, при всем при этом, Ксения была достаточно умна и рассудительна, чтобы не вляпаться в историю, подобную той, что нарисовал следователь, и Николай, чтобы успокоить нервы, достал из холодильника ром и плеснул себе в бокал.

— Послушайте, Анатолий Иванович, если бы Ксения даже и совершила это убийство, то какой тогда был бы ей смысл оставлять оружие на месте преступления? Это же улика против нее.

— А она и не оставляла, — пистолет был найден в мусорном ящике во дворе, — отрезал Мальцев и достал из портфеля фотографию. — Скажите, вам знаком этот человек? — следователь передал снимок Николаю.

Николай внимательно посмотрел на фотографию. Она была плохого качества — видимо, ее увеличили с паспорта. Лицо мужчины на ней, возрастом около пятидесяти — шестидесяти лет, азиатской внешности, с гладко зачесанными назад черными волосами, ему знакомо не было.

— Первый раз вижу, — ответил Николай, возвращая фото.

— А его имя и фамилия вам ничего не говорят — Харитон Иринеевич Федотов?

— Не слышал.

— Вы в Бурятии были когда-нибудь?

— Нет. А что?

— Да по паспорту этот Федотов бурятом значится… А, может, дома или из знакомых кто упоминал его имя ненароком?

— Вы опять за свое! Ни ненароком, ни каким иным образом никто ничего не упоминал!

— Хорошо. А Дагбаева Степана вы не знаете?

— Это кто еще такой?

— Свидетель — квартиросдатчик убитого. Я к чему клоню? — может, этот человек имеет на вас или вашу жену зуб, вот и подставляет вас.

Николай зажег сигарету. Он что-то обдумывал.

— Как вы его назвали? Ну-ка, повторите… — наконец сказал он.

Следователь, оживившись, с прищуром, стригущим взглядом, посмотрел на Николая.

— Дагбаев Степан Юмжапович, — членораздельно повторил он.

Николай постарался забить в голову это имя, трудное для запоминания, и, немного помедлив, ответил:

— Нет, действительно, ничего не припомню.

— Хорошо, — разочарованно произнес следователь. — Николай, а где вы были вчера и сегодня?

— Вчера утром я на машине уехал проведать на дачу сына, а заодно и самому отдохнуть, а сегодня недавно вернулся.

— Далеко ездили?

— Ну, как сказать — километров пятьдесят или шестьдесят отсюда. Знаете, есть такой известный пионерлагерь «Синегорье» — на Бердском заливе.

— Знаю-знаю, у меня в этом самом дрянном «Синегорье» дочь в прошлом году отдыхала. Больше я ее туда не отпускаю, отравилась там чем-то, ее потом на катере в больницу в Бердск увозили.

— Так вот — дача там рядом.

— Ну, хорошо, — устало вздохнул следователь и, что-то написав на листке бумаги, отдал ее Николаю. — Вот мой телефон, если ваша жена найдется или появится еще какая-то о ней информация, позвоните мне.