Эд Данилюк - Пожар Саниры

Юноша хотел было по привычке оглянуться на бабушку, но одёрнул себя. Взрослые поступают так, как хотят, ничьего позволения им не надо. Совершенно не намереваясь делать этого, он глотнул во второй раз. Во рту запылал огонь. Надо было бы вернуть корчагу, однако Санира отхлебнул ещё, сразу много. Это же похороны, в конце концов!

На плечи легла жёсткая ладонь Ленари.

– Санира, хватит! – зашипела бабушка прямо над ухом.

Юноша хотел было что-то ответить, однако от поворота головы земля прыгнула почти к самому лицу. Ленари подхватила внука, не дав упасть. Вырвала из рук корчагу и отдала её женщине дома Зунати.

– Сказать хоть что-нибудь ещё способен? – зло спросила старуха.

– Радига…

В груди не хватило воздуха, и Санира остановился, не понимая, как тот мог кончиться. Язык стал большим, едва умещался во рту. И… это было смешно. И сказать нужно было что-то весёлое.

– …рассказывал много интересного, – выговорил Санира, когда вновь удалось вдохнуть.

Нет, это не весело. Юноша хотел добавить что-то по-настоящему смешное, но, увы, женщина из дома Зунати уже двинулась дальше.

Санира взмахнул рукой. От собственного движения его развернуло, и он, пошатнувшись, снова едва не свалился на землю. Бабушка всё ещё поддерживала его под руку.

Как маленького! Что такое! Нечего его держать!

Санира вырвал руку и хотел отпрыгнуть от Ленари в сторону, но получился только маленький шажок. Юношу опять закачало, он остановился, пережидая это странное кружение.

Переждать не получалось. Ноги не слушались. Мир продолжал кружиться. И одновременно покачиваться.

Тем временем люди дома Ленари один за другим пили из корчаги и говорили что-то хорошее об умершем. Даже Чивати досталось несколько капель. Девочка скривилась, закашлялась. Бабушка стала бить её по спине, но сестрёнка Саниры продолжала сипеть и отплёвываться. Женщина, обносившая всех корчагой, терпеливо ждала. Наконец, Чивати стала дышать ровнее. Наморщилась, пытаясь придумать, что сказать. Потом выпалила:

– Он был красивый!

Такипи всхлипнула.

Женщина с корчагой кивнула и протянула напиток Донире…

Костёр пылал бьющим в небо пламенем, мощным и жарким. В громком гуле огня слышались жуткие вскрики потусторонних существ, собравшихся, чтобы сопроводить мёртвого к богу-Змею. Снопы искр разлетались во все стороны. Казалось, множество звёзд кружат окрест Радиги беспокойным роем. Слившиеся в один столб языки огня устремлялись к ночному оку богини-Неба, рассеивая темноту и обдавая всех окружающих несносным жаром. Люди отступали всё дальше от костра, оставляя вокруг него постоянно расширяющееся пустое пространство.

Санира некоторое время прислушивался к песне жриц, а потом стал подпевать. Это же похороны! Все должны просить о Радиге бога-Змея!

Жрицы почему-то постоянно убегали по тексту вперёд, брали то слишком высоко, то слишком низко – в общем, совершенно исковеркали просьбу. К тому же они пели тихо, непозволительно тихо, а юноша добавлял голоса, чтобы бог-Змей точно услышал, о чём его просят.

– Заткнись уже! – рявкнул кто-то ему в ухо.

Опять бабушка…

Санира хотел повернуть голову, а развернулся всем телом. Замутнённый взгляд упал на стоявшую в отдалении, среди своих, Мизази. Девушка, мило улыбаясь, разговаривала со своей матерью, Барири. Свет костра струился, окутывая со всех сторон тоненькую фигурку, играя в пышных волосах, отражаясь искрами в больших раскосых глазах.

Какая красивая!

Санира побрёл на заплетавшихся ногах к ней, да тут заметил, что потерял копьё. В руках пусто. Он завертел головой: оружия нигде не было. И Мизази тоже куда-то подевалась. Недовольно замычав, закрываясь обеими руками от слепящего огня, юноша неуклюже зашагал туда, где, по его мнению, должна была находиться девушка. И тут же потерял равновесие.

Удара о землю Санира не почувствовал. Просто вдруг оказалось, что его щека прижимается к чему-то твёрдому. Юноша вдохнул запах почвы и оставшейся с осени травы, закрыл глаза и провалился в черноту.

За городским рвом

– А зачем оставлять в ране кусочек полотна с изображением змеи? – пробился через полунебытие, в котором пребывал Санира, наводящий ужас мужской голос. Казалось, это шипел сам бог-Змей – медленно, тихо, чётко.

Мысли Саниры тяжело ворочались, будто были мешками, набитыми под завязку. Он, собственно, даже не был уверен, что на самом деле слышит этот разговор.

– Мы иногда вкладываем внутрь жертвенных животных символы богинь, которым предназначен дар, – ответила женщина. – Кусочки полотна или глиняные фигурки. Наверное, в случае с Радигой эта тряпица должна была послужить порукой, что жертва точно попадёт к богу-Змею.

Боль пульсировала, разрывая череп Саниры изнутри. Малейшее движение причиняло невыносимую муку. Открыть глаза было невозможно. Шум, даже самый отдалённый, неприятно отзывался в животе.

– А само место? Заброшенный карьер? Там когда-нибудь совершались обряды поклонения богу-Змею?

– С чего ты взял? Конечно, нет! Это просто место, где много лет назад, ещё до моего прихода в этот Город, добывали глину.

Санира лежал неподвижно, пытаясь как-то пережить пытку звуками. Как нарочно, рядом постоянно кто-то ходил. И разговаривал.

– То, как всё это было проделано, указывает на поклонение богу-Змею, чрезмерное поклонение, – гремел в ушах знакомый голос Бовины. Говорил странник почти шёпотом, но для Саниры каждое его слово казалось ударом молота. – А такое поклонение не может развиться внезапно, в один день.

Чьи-то руки приподняли голову юноши, и он застонал от разрывающей боли. К губам прикоснулось что-то твёрдое, прохладное.

– Пей, – раздался голос Цукеги. Да, женский голос, несомненно, принадлежал Цукеги.

Санира приоткрыл рот и почувствовал на языке струйку воды. Глотнул. И понял, что его мучает дикая жажда.

– Этот безумец должен был начинать с мелких ритуалов, постепенно переходя ко всё более значительным и страшным.

– Ничего подобного я ни за кем не замечала, – сказала жрица.

– Не может быть! Подумай. Кто-нибудь расспрашивал тебя о боге-Змее? Не применительно к своим нуждам, а вообще? Интересовался глубинной сутью обрядов? Их правильным порядком? Просил привлекать его к ритуалам? Был рядом, когда остальные горожане занимались своими делами?

Наверное, Цукеги покачала головой, потому что Бовина после короткого молчания добавил:

– А не мог такой человек общаться с твоими помощницами?

– Так, чтобы я об этом не знала? – жрица хмыкнула. – Как это возможно?

Вода оказала на Саниру редкостное действие. Боль отошла в глубину, стала глуше. Юноша попытался сесть, и чьи-то сильные руки помогли ему. Наверное, это был Бовина, ведь Цукеги держала чашу с водой.