Джулио Леони - Искушение Данте

— Два мастера из северной Италии?

— Кроме того, — внезапно сказал Августино, словно не слушавший речи Данте, — эта таверна опустеет, когда ее покинет воплощение красоты… Разве вы не слышали о том, что прекрасная Антилия покидает Флоренцию?

Данте вскочил на ноги.

— Танцовщица уезжает?! Вы уверены в этом? — спросил он дрожащим голосом, но тут же прикусил язык и мысленно выругал себя за то, что выдал свои чувства.

— Никто не должен покидать Флоренцию без разрешения Магистрата. И никто не получит этого разрешения, пока я не найду убийцу и не брошу его в темницу! — заявил поэт, стараясь говорить строгим официальным тоном.

— Антилия уезжает. Об этом нам сообщил Бальдо. Смотрите, он похож на побитую собаку! Выходит, он не врет! А что до темницы — вы же не думаете, что Антилия убила двоих мужчин своими изящными ручками?

А ведь проклятый хозяин таверны ничего ему не сказал! Да его надо вздернуть за это на дыбу! Оторвать ему и вторую руку! Сгноить его в подземелье!

— А вы не знаете, куда направляется Антилия? — спросил Данте, отгоняя от себя эти страшные мысли.

Августино помрачнел и переглянулся с остальными.

— Кто знает?.. Может, туда, где ее ждет тот, кого она по-настоящему любит! Этот демон… — саркастически сказал он.

— Разве ангелы и демоны не одно и то же в глазах Всевышнего, не знающего счета времени? — сказал Бруно. — Разве ум Господа не способен одновременно вместить в себя все и вся? А разве Люцифер, канувший в преисподнюю, не продолжает услаждать свой слух звуками лиры, даруя нам слова нежных песнопений? Ведь время — всего лишь жалкая выдумка человека, которому не на что полагаться, кроме обманчивых чувств. Кем бы ни была Антилия — небесным ли ангелом, исчадием ли ада, — она все равно излучает ослепительный свет…

— Ибо вверху то же, что и внизу, — пробормотал Чекко из Асколи. — В пещерах на небесах пылает тот же огонь, что и в недрах вулканов.

Веньеро долго молчал, созерцая дно кубка у себя в руках, но при этих словах тряхнул головой.

— Да! А в морской бездне господствуют те же течения, что и в небесах. Это так… Внизу то же, что и вверху… И я это видел…

С этими словами венецианец уставился в свой кубок с таким видом, словно желал потопить в нем тяжелые воспоминания.

Данте не сомневался в том, что в этих словах заключен какой-то тайный смысл. Казалось, ученые мужи с Третьего Неба заговорили друг с другом на каком-то неизвестном, понятном только им самим языке.

— Хорошо, — сказал поэт. — Пусть Всевышний всеведущ и не видит разницы между тем, что было, и тем, что будет, но мы-то всего лишь люди и ведаем ее. Кроме того, нам известно, что кто-то лишил жизни двоих людей, и этот его поступок должен быть отмщен перед Богом.

— «Мне отмщение, и аз воздам!» — сказал Всевышний и запретил мстить Каину, — пробормотал Веньеро.

— Бог волен отомстить или простить, а мы должны восстановить справедливость.

— Вы высоко цените правильное течение жалких земных материй, — сказал Чекко из Асколи, поставив кубок на стол и впившись в него глазами с таким видом, словно этот металл, блестевший в свете факелов, полностью овладел его помыслами. Он замолчал и стал вращать кубок на столе, следя глазами за его движением, а потом встрепенулся и договорил: — Однако все живое всего лишь бледный отблеск сущего на небесах!

— Вы говорите о блеске Божественной Славы? — спросил Данте.

— Я говорю о безграничной силе светил. Они — краеугольный камень мироздания. Как я уже вам говорил, именно они превращают нас в то, какие мы есть.

— Но в небесных гротах нет цепей, сковывающих наш дух. Он свободен в своем выборе и своих желаниях. Ваши рассуждения не только неверны, но и граничат с богохульством. Осмотритесь по сторонам даже внутри этой убогой таверны: мельтешение рук и ног, чувства и страсти, даже ваши непредсказуемые поступки, — разве они не доказывают справедливость того, о чем я говорю? Людьми руководят отнюдь не небесные силы, решившие все заранее. Сила звезд в некоторой степени предопределяет лишь те или иные наши склонности. Она помогает осуществить Божью волю, а не противодействует ей. А торжество справедливости равнозначно торжеству Божьей воли!

— Вы ошибаетесь, мессир Алигьери. Сила звезд, возможно, и не велика на безграничном пространстве вселенной, но над нашими головами и у нас под ногами эта сила увеличивается во стократ. Разве вам не известно, что камни в недрах земли удерживают в себе эту силу? Разве алмаз не царь всех минералов и при этом не зарывается на самую большую глубину так, что почти сливается с земной основой? А происходит это оттого, что в земных недрах пучок лучей не разливается, как на поверхности, а собирается вместе, как солнечный свет, проходящий сквозь линзу.

— Вы полагаете, что в недрах земли сила звезд особенно велика?

— Да, да! — просиял астролог. — Именно так. Ведь сказано же: In interiore terrae erimus sicut deos» — «В недрах земли мы будем как боги!»

— Но ведь Всевышний отделил свет от тьмы, как сушу от воды! Он дал человеку во владение свет и сушу, населив воды и тьму страшными чудовищами. Земные недра отнюдь не земля обетованная, а логово Люцифера! — гневно воскликнул поэт.

— А куда же было бежать этому князю ангелов, если не туда, где все сливается воедино, и господствует сильнейшая из сил?

Удрученный такими рассуждениями Данте уже собирался дать на них достойный ответ, когда на него нашло озарение. Вспомнив колодец под церковью Сан Джуда, огарки свечей и заклинания, которые слышал Джанетто, поэт впился взглядом в лицо астролога, изучая его орлиный профиль.

Значит, это он старался зарыться под землю, разыскивая там звездную силу! Это он распевал песнопения в этом страшном месте!.. А Амброджо? А Теофило? Жертвой какой силы пали они?.. Вот как все, оказывается, просто и до боли глупо! Никто здесь ничего не замышляет ни против Флоренции, ни против Церкви, ни против гвельфов! Мудрецы Третьего Неба ополчились на самого Бога!

Медленно поднявшись со стула Данте окинул взглядом собравшихся за столом.

— Вы все разделяете взгляды мессира Франческо? — спросил он их ледяным тоном. — Никто не хочет возразить?

На ноги вскочил Бруно. Он был очень взволнован и начал уже что-то говорить, когда его слова потонули в страшном грохоте у дверей таверны, в которую ввалились вооруженные люди. Сидевшие у самых дверей посетители вскочили и бросились прочь, опрокидывая столы и стулья.

Повернувшись к дверям, Данте схватился за рукоятку кинжала, спрятанного под одеждой, прикидывая, как бы побыстрее выбраться на середину помещения.

Впрочем, он тут же успокоился, узнав предводителя людей ворвавшихся в таверну. Тот озирался по сторонам, словно кого-то искал, и поэт пошел прямо к нему, расталкивая метавшихся по таверне людей.