Джулио Леони - Искушение Данте

Воображение Данте тут же стало составлять вместе цепь событий.

Ненависть кардинала Акваспарты к этой женщине. Его попытка обвинить ее в ереси и арестовать. Изгнание мастера Амброджо из Рима и его убийство. Убийство Теофило, понявшего происхождение золота Антилии и попытавшегося скрыть его рассуждениями об алхимии…

Что ж! Вполне возможно!

И все-таки для полноты картины чего-то не хватало!

Почему наемные убийцы Бонифация не прикончили Антилию, а лишь тратили время в попытках сохранить ее тайну? Не проще ли было в корне пресечь любую возможность возвращения в Италию отпрыска рода Гогенштауфенов?

Подняв над головой светильник, Данте убедился в том, что лестница идет еще выше, и поспешил наверх.

На верхнем этаже было примерно такое же помещение, как и на предыдущем, но в нем вообще не было мебели, кроме большой доски на козлах. На доске в беспорядке валялись большие листы бумаги. Данте взял один из них, поднес к свету и увидел переплетение линий, нанесенных углем. При этом линии были все в мелких дырках, словно прогрызенные тучей насекомых, а лист был измазан в копоти.

У поэта замерло сердце. Он наконец-то нашел то, что так долго искал, — эскизы мозаики мастера Амброджо.

Данте стал лихорадочно изучать один лист за другим, но от наплыва чувств и из-за плохого освещения так и не мог понять, что же они изображают все вместе.

Он видел то чью-то ногу, то чью-то руку. На одном листе было изображено лицо старца, но в эскизах было очень трудно разобраться из-за дополнительных знаков и линий, не позволявших воспринять их как единое целое. Наконец Данте сдался, поняв, что существует единственный способ понять, что изображала бы готовая мозаика.

Поэт сгреб все листы со стола и стал оглядываться, прикидывая, во что бы их завернуть. Возле двойного окошка стоял табурет, а на нем лежало какое-то свернутое покрывало. Схватив эту ткань, Данте развернул ее на столе и снова замер от удивления. Это было не покрывало. Это был белый плащ. С одной стороны на нем был искусно вышит расширяющийся с концов крест.

Крест тамплиеров! Такой же как на кинжале, найденном в церкви Сан Джуда!.. Значит, танцовщица на самом деле происходит из рода Гогенштауфенов, и ее охраняют тамплиеры! Или…

Данте хлопнул себя по лбу, вспомнив слова ростовщика Доменико. Теперь поэт все понял.

Антилию защищает не весь орден Рыцарей Храма, а лишь один человек, ласкающий по ночам ее прекрасное тело. И этот человек обитатель этой башни!

В голове у поэта бесконечной чередой сменяли друг друга лица ученых с Третьего Неба. Поспешно завернув эскизы в плащ, Данте бросился к выходу, даже не бросив прощального взгляда на сваленные на полу сокровища…

Брошенный в панике стражниками у входа в церковь Сан Джуда факел быстро загорелся от фитиля и осветил путь. Данте вошел внутрь. Рядом с узким проходом сбоку от провала до сих пор лежала наводящая ужас маска мастера Амброджо.

С трудом взобравшись на строительные леса, Данте вставил факел в одно из гнезд, прикрепленных к стене рядом с мозаикой. Судя по всему, мастер Амброджо был готов работать не только днем, но даже и ночью.

Неужели он чувствовал, что смерть уже занесла над ним свою косу?

Поэт развернул плащ и стал думать, с какого бы эскиза начать восстанавливать замысел мозаики. Он очень быстро нашел эскиз с головой старца и наложил его на голову, выложенную мозаикой на стене. На лесах нашлись деревянная киянка и ведерко с ржавыми гвоздиками. Данте быстро прибил эскиз с головой к стене и начал искать один из соседних.

Прошел час. Первоначальное удивление поэта сменилось жгучим любопытством. По мере того как Данте прибивал к стене части эскиза, загадочные события последних дней тоже стали складываться у него в голове в цельную и удивительную картину.

Постепенно Данте понял, до какой степени нарисованное мастером Амброджо изображение отличалось от первоначального замысла мозаики. Поэт не увидел ни прекрасных цветов, ни райских птиц. Амброджо никогда не собирался изображать Древо Жизни. Мастерство художника и его удивительно тонкое чувство света породили очень чувственное изображение. Судя по всему, мастера Амброджо убили для того, чтобы он не смог изобразить вторую человеческую фигуру, находившуюся справа от гиганта, словно ожидая его в конце пути. Это была женщина. Ее глаза светились так, словно она очень долго ждала возможности обнять любимого человека. Данте подумал о том, что так, наверное, ждала Одиссея его Пенелопа.

Женщина простерла руку к мужской фигуре. Она казалась совсем юной, хотя рядом с ней и был изображен старец. Кроме того, она была совершенно обнаженной, какой художники осмеливались изображать только Еву.

Данте узнал лицо Антилии, ее высокую грудь, ее прекрасные чресла. За ее стройными, как колонны, ногами с очерченными золотом изящными щиколотками виднелось изображение странного города без стен и башен, в котором возвышались силуэты каких-то сооружений, напоминающих минареты.

Что это? Новый Вавилон, в котором будет править царица, у чьих ног он распростерся?

Влюбленных разделяла вода. Высокие пенистые волны. Над ними реяли странные птицы. В них резвились кроткие дельфины и плыл страшный Левиафан. Простертая над водой рука мужчины касалась плеча женщины, образуя вместе с ее рукой полукруг, возле которого виднелись какие-то черточки и арабские цифры, напоминающие солнечные часы. Ниже стояла надпись в рамке «DECLINATIONIS MAGNETICAE GRADUUS» (ШКАЛА МАГНИТНОГО СКЛОНЕНИЯ)…

Он появился внезапно, из темноты…

Вероятнее всего, он поднялся из колодца, попав в него через подземный ход. Куда девалась его прежнее дружелюбие? Его глаза сверкали как осколки льда.

Он приближался к Данте медленно, словно готовящийся к прыжку хищный зверь. Данте отпрыгнул назад, оперся на слегка согнутую в колене правую ногу и приготовился нанести левой ногой удар, которым так славились гибеллины. Поняв, к чему идет дело, его противник внезапно сменил тактику, поднял безоружные руки и остановился, давая понять, что готов поговорить.

Поэт выразил молчаливое согласие на это перемирие, сделал еще шаг назад и принял непринужденную позу. На самом деле он мысленно проклинал себя за то, что слишком увлекся и отправился в церковь один и без оружия. Никто не знал, где он сейчас. Некому было прийти ему на помощь.

У него только кинжал в потайном кармане, но вряд ли противник даст ему шанс вытащить его!

«Что ж. Пусть будет так! — сказал себе поэт. — Если Бог и справедливость на моей стороне, мне не понадобится помощь».