Джулио Леони - Искушение Данте

Он тоже поднял пустые руки, краем глаза высматривая, что можно использовать вместо оружия.

— Что это вы здесь делаете, мессир Алигьери? Это же не библиотека, где я не удивился бы, встретив такого мастера изящной словесности, как вы…

— А вы что здесь делаете? Это, кажется, не галера, не арсенал и не берег заморской страны, мессир Веньеро?

— Вы и не подозреваете, какие огромные моря и дальние страны послужили поводом нашей встречи…

Данте смерил взглядом венецианца и кивнул на мозаику.

— Между прочим, без огромной книжной мудрости и здесь не обошлось, — сказал он. — И вы наверняка это знаете.

— А вы, кажется, не удивились при виде меня?

— Нет. Я был уверен в том, что мы скоро встретимся. А здесь, не исключено, самое подходящее для этого место.

— Почему же вы меня заподозрили? — после долгого молчания спросил венецианец. В его голосе звучал искренний интерес.

Данте слегка повернул голову и показал пальцем на плащ, валявшийся у подножья лесов.

— Это же ваш плащ. Вы же тамплиер.

— Откуда вы это узнали? — улыбнувшись одними губами, спросил Веньеро.

— Дело не в плаще и не в кинжале, забытом вами в этой церкви. Помните, вы выцарапали этим кинжалом пентакль на мозаике, чтобы все думали, что это ритуальное убийство во славу Сатаны? Я все понял, поговорив с ростовщиком Доменико, который сказал, что вы предлагали ему аккредитивы с поручительством. А выпускают их только тамплиеры…

— А как вы поняли вот это? — спросил поэта моряк, показав рукой на фреску у него за спиной и на маску мастера Амброджо, валявшуюся у его ног.

— Вы сами мне все рассказали.

— Я?!

— Да. Вы. Помните, как вы рассказывали мне о людях, которых привязывали к кораблю вместо носовой фигуры, чтобы умилостивить морских богов? А разве не моряки обливают тела приговоренных к смерти смолой, чтобы они дольше служили предостережением остальным? Все это и привело меня к вам. А потом по пути в публичный дом вы говорили о том, что по кругу можно двигаться в разные стороны. Амброджо и Теофило были приговорены к смерти, и лишь по чистой случайности один умер раньше другого. Именно это вы имели в виду, когда сказали, что аптекаря убили вторым лишь потому, что смерть случайно пошла другой дорогой… Однако я ничего не понимал до тех пор, пока вы не сравнили сегодня вечером в таверне морские течения с небесными ветрами и не заявили, что внизу все так же, как и вверху. Ведь именно это и пытался изобразить мастер Амброджо на своем рисунке, правда? Средство для использования морских течений. И вы о нем знали, но солгали мне!

Веньеро кивнул.

— Да. Это средство давным-давно изобрели моряки из Тира, чтобы справиться с противными течениями у Геркулесовых столпов, когда открыли, что на глубине пятидесяти локтей под поверхностью моря вода течет в сторону Океана. Они опустили в воду парус, и подводное течение, как ветер, вынесло их в открытое море!

Пока венецианец рассказывал об этом изобретении, в его глазах вспыхнул такой огонь, словно хитроумие древних мореплавателей будило в нем неподдельное восхищение, а поэту показалось, что на него пахнуло морским ветром. Немного подождав, поэт продолжал:

— Но я пришел сюда не только поэтому. Меня привела сюда ваша душа. Я же говорил вам, что форма преступления отражает склад ума преступника. Вспомните ваших товарищей по Третьему Небу! Франческо из Асколи, убежденного в том, что все заранее предрешено. Богослова Бруно Амманнати, которому суждено рано или поздно сгореть на костре! Антонио да Перетола, который готов отдать нас всех в руки тирана ради того, чтобы объединить все земли в лоне Церкви. Августино ди Менико, уверенного, по примеру древних в том, что разум может познать истину, и поэтому обреченного вечно блуждать в потемках. И Чекко Ангольери, снедаемого меланхолией. Все они могли убить за свои убеждения.

Веньеро слушал поэта молча, скрестив руки на груди.

— Но эти убийства не показались мне делом рук человека, мстящего за свои попранные убеждения. В них сквозило что-то другое.

— Что же именно?

— Боль! Душевная боль человека, изгнанного с родины. Пожалуй, это одна из самых больших и невосполнимых человеческих утрат.

Венецианец склонил голову на грудь, словно закрываясь от этих слов.

— Вы поняли, как я действовал. Но поняли ли вы мотивы, подтолкнувшие меня так поступить? — с вызовом в голосе спросил он поэта, гордо подняв голову.

Данте взглянул на огромный рисунок, в котором наконец-то были восполнены все недостающие части. Неверный свет факелов словно оживлял, изображенные на нем воды.

— Да. Теперь я понимаю, — сказал поэт, разглядывая отметки и цифры между мужчиной и женщиной, которые соединяли скалы и реки с одной стороны моря с землями по другую его сторону. — Еще одна часть света! Европа, Азия, Африка, Океан, а теперь и новая пятая земля… — сказал он, показывая на город со странными минаретами, расположенный за ногами женщины на мозаике.

Веньеро приблизился, словно тоже хотел получше рассмотреть то, на что указывал поэт.

— Да, — сказал он наконец. — Очень точно. Ему хватило одного взгляда в тайный архив нашего монастыря Сан Паоло в Риме, чтобы все сразу понять. За один миг он узнал то, что Орден Храма разыскивал многие годы. И он захотел всем об этом рассказать. А ведь я предлагал ему за молчание несметные богатства!.. Нет, все-таки он был безумен… — С этими словами венецианец внезапно извлек из одежд короткий меч и приставил его острие к груди поэта.

Данте почувствовал холодное железо у самого своего горла и попятился, но Веньеро шагнул вслед за ним. Мореплаватель сурово сжал губы, в глазах появился опасный безжалостный блеск. Поэт осознал, что ему пришел конец.

Однако Веньеро не спешил убивать свою жертву, видимо желая до конца насладиться своим триумфом…

— А ведь никто из ученых Третьего Неба так вас и не заподозрил. Ни вас, ни Антилию, спрятанную в публичном доме под видом проститутки. Но скажите все же, зачем вы убили Теофило? Что именно погубило аптекаря? — спросил Данте. — Мотивы этого убийства остались мне непонятны.

Поэту оставалось только заговаривать венецианцу зубы, льстить его самолюбию и тянуть время в надежде, что ему удастся изменить ситуацию в свою пользу.

— Аптекарь знал тайны металлов и камней. Он подозревал, откуда на самом деле взялась Антилия, потому что видел чистейшую медь, добытую у нее на родине. Теофило понимал, что в известных христианам землях такую чистую медь не добывают. Я и его хотел заставить молчать, подарив ему бутыль чанду, надеясь, что это чудодейственное снадобье успокоит и утешит его больше золота. Но он возжелал другого. Он захотел слишком много… — сказал Веньеро, покосившись на изображенную на стене женщину.