Давид Зурдо - Последний секрет плащаницы

В Аримафее насчитывалось не больше двадцати домов: почти все они были очень чистые, ухоженные и выделялись на фоне бурой земли своими свежепобеленными стенами. По одну сторону от деревни тянулись до ближайшего холма сливовые сады, где попадались также смоковницы и абрикосовые деревья.

Следуя указанию Сима, Леввей отыскал в Аримафее центральный и самый большой дом, значительно отличавшийся от соседних строений. Его окружал огромный сад, обнесенный высокой глинобитной стеной. Судя по внешнему виду, дом, несомненно, принадлежал богатому человеку. Леввей вошел в сад, огляделся и, не обнаружив там никого, осторожно прошел дальше, ко входу в дом. Воздух стал уже значительно прохладнее. Солнце клонилось к закату, и его медные лучи слабо освещали двор и фасад дома. Когда Леввей подошел ко входу и хотел уже переступить порог, сильная рука остановила его, и из полумрака появилось угрожающее лицо.

— Кто ты такой? — воскликнул человек, охранявший вход.

Леввей вздрогнул от неожиданности, однако не испугался. Взглянув на грозного с виду сторожа, он сказал, подняв руки с раскрытыми ладонями:

— Я пришел с миром, не бойся меня. Я ищу Иисуса из Назарета.

— Ты ищешь Иисуса? Зачем он тебе? — сурово спросил человек, нахмурив брови и сжав руку Леввея.

Посланник хотел было объяснить, кто он и зачем пришел, как вдруг изнутри дома донесся ровный, неземной красоты голос:

— Петр, впусти этого человека. Он пришел издалека, чтобы увидеть меня.

Леввей сразу же понял, что этот голос принадлежал тому самому человеку, которого он искал. Только он мог излучать тепло и свет посреди темноты и холода надвигавшейся ночи. Только он мог знать, откуда пришел Леввей.

Петр нехотя подчинился и, проворчав что-то себе под нос, с сердитым видом уселся у входа. В комнате, слабо освещенной маленькой масляной лампадой, царило спокойствие и воздух был пропитан запахом ладана и ароматических масел. Глаза Леввея постепенно привыкли к тусклому освещению, и он различил в глубине на выступе стены фигуру Иисуса, который сидел, облокотившись одной рукой о колено и задумчиво подперев подбородок кулаком. На нем был светлый хитон, и его длинные волосы сверкали при мягком свете лампады.

— Подойди, не бойся ничего, — сказал он, повернув голову к посланнику.

В этот момент Леввей впервые увидел глаза Иисуса — большие, блестящие, величественные, проникавшие в самую душу. В его взгляде была сила и мудрость, доброта и любовь. Посланник почувствовал себя ребенком, стоящим перед отцом. Медленно, не отводя взгляда от глаз Мессии, он подошел к нему, и вблизи лицо Учителя еще сильнее поразило его: прекрасное и благородное, оно светилось невыразимой, бесконечной добротой. Леввей почувствовал, что ему хочется разрыдаться от переполнявшего его благоговения, но сдержался. Иисус поднялся со своего места и снова заговорил:

— Пойдем со мной, посланник, поговорим наедине. Расскажешь мне, что тебя привело сюда.

Услышав эти слова, Петр подскочил как ужаленный и с жаром воскликнул:

— Учитель! Ты же не знаешь этого человека! Позволь мне хотя бы его обыскать. Послушай, какой у него странный выговор: кто знает — вдруг его подослали римляне? Он может оказаться убийцей!

— Петр, ничего не нужно бояться. Моя судьба — в руках моего Отца, и на все — воля Его.

Иисус провел Леввея во внутреннюю комнату, где стоял простой стол и два крепких стула. Там они долго беседовали, и все это время Петр не находил себе покоя.

Когда Иисус и Леввей вышли из комнаты, все ученики уже собрались в доме и с беспокойством ожидали Учителя. Они вернулись из Иерусалима, где задержались до вечера, поскольку Иосиф должен был участвовать в собрании Синедриона. По возвращении в Аримафею их встретил на пороге встревоженный Петр, рассказавший о появлении подозрительного чужака, которого Иисус велел пропустить, не обыскивая, и принял в доме. Взволнованно размахивая руками, Петр призывал учеников ворваться в комнату, где Иисус разговаривал с незнакомцем: Учителю грозила опасность, уверял он, и они должны были его спасти. Однако рассудительный Павел удержал их от этого [3] Ошибка авторов. Апостол Павел не был учеником Иисуса и никогда его не видел. — Примеч. научн. редактора. .

После разговора с Учителем лицо Леввея преобразилось, и в глазах его появился удивительный свет, словно ему открылось какое-то тайное знание. О своем разговоре они никому ничего не сказали. Когда Петр спросил Иисуса, что произошло, тот лишь с улыбкой ответил: «Мы о многом поговорили. Леввей — хороший человек».

Иисус пригласил посланника поужинать с ним и его учениками и переночевать в доме Иосифа. Уже было холодно и темно, и отправляться в путь в такое время было небезопасно. За ужином Иисус и Леввей больше не говорили друг с другом, но посланник не сводил глаз с Учителя. Что-то изменилось в его душе: он был уже совсем не тем человеком, каким пришел в Аримафею пару часов назад.

Наутро Жиль проснулся от стука в дверь. Полусонный, он сел на кровати и, взглянув на ноги, обнаружил, что спал, даже не разувшись.

— Доброе утро, — послышался за дверью голос брата Хосе, и снова раздался стук.

Спотыкаясь спросонья, Боссюэ направился к двери и, открыв ее, увидел перед собой монаха.

— Доброе утро, — повторил Хосе. — Хорошо отдохнули? Как вам спалось?

— Спасибо, прекрасно. Только вот, прежде чем заснуть… — начал было говорить Жиль, но осекся и тряхнул головой, словно пытаясь отогнать от себя абсурдную мысль.

— И что же произошло?

— Ну, кажется, мне послышалось какое-то пение…

— Ах, ну конечно! Каждый вечер в девять часов мы служим повечерие и поем Salve. Если хотите, можете сегодня к нам присоединиться.

— Да, конечно, с большим удовольствием.

— Вот и прекрасно. А вы, я вижу, уже одеты, — сказал брат Хосе, окинув Боссюэ взглядом.

— Да уж, так получилось, — усмехнувшись, ответил Жиль.

Монах в некотором недоумении посмотрел на него, но ничего не спросил.

— Что ж, тогда пойдемте к завтраку.

Закрыв дверь кельи, они проделали в обратном направлении тот же путь, которым шли прошлым вечером, и вышли наружу. Солнце еще не взошло окончательно, но на небе уже были видны его проблески. Было еще прохладно, и свежий прозрачный воздух был наполнен звонким пением птиц.

Жиль потер глаза, чтобы взгляд его окончательно прояснился. Двор, куда они вышли, оказался действительно очень просторным — даже больше, чем показалось ему накануне вечером. По дороге к внутренней монастырской стене они прошли мимо креста, еще вчера привлекшего внимание Боссюэ.

— Это крест аббата Жуана де Гимера, — пояснил брат Хосе, заметив интерес Жиля. — Ему около двухсот лет.